— А может, еще чашечку чаю? — спрашивает, улыбаясь, Ванда.
— Нет, спасибо. Хотя нет, пожалуйста. Если вам не трудно.
— Совсем не трудно.
Девушка берет чашку. У нее маленькая, округлая ладонь. Ухоженные ногти, хотя видно, что руки привыкли к крестьянской работе. При этом она наклоняется к Сташеку, касаясь плечом его мундира. Выходит на кухню. Только теперь Родак включается в застольную беседу, слушает и отвечает, поднимает рюмку, но не пьет, потому что, во-первых, не любит водку, а во-вторых, ведь он должен вести мотоцикл и доставить в Зеленое Гожелю и Брауна. Возвращается Ванда с чаем.
— Пожалуйста.
Он чувствует рядом с собой горячее, пахнущее свежим молоком дыхание девушки. Провожает ее взглядом. Ванда снова смотрит ему в глаза, улыбается, откидывает со лба непослушный локон светлых волос. Старый Куцыбала рассказывает:
— Мы из Кемпинского повята. И моя жена, и я. Нужда нас оттуда погнала на сезонные работы. Тогда многие поляки уезжали. А со мной было так. Сначала сюда приехал мой старший брат, Алойз. Нанялся на работу в имении, как раз в Зеленое, где вы сейчас располагаетесь. Тогда еще старый граф фон Клейст владел имением. А поскольку рабочих рук не хватало и можно было немного подзаработать, Алойз вызвал меня сюда. Родители не препятствовали, так как в доме остались еще трое братьев и две сестры. Земли у нас в Польше было мало, найти работу трудно. Ну и приехал я сюда, на Балтику, в двадцать втором году. К тому времени отслужил в армии и было мне как раз двадцать четыре года. На полях графа трудились от зари до зари, а зарабатывал в неделю человек немногим больше десяти марок, плюс тридцать фунтов картошки и пол-литра молока в день. Время от времени я получал небольшую прибавку к жалованью. Жили мы в приусадебных бараках, как сельди в бочке, один на другом. Минул год, затем — следующий. В Польшу возвращаться не было смысла. Однажды все-таки поехал, потому что был сыт по горло немецким хлебом, но опять вернулся, так как на родине было еще хуже. Вернулся, познакомился со своей будущей благоверной, которая тоже приехала сюда на заработки, ну и в двадцать четвертом году мы поженились. Молодые были оба, вот и казалось нам, что весь мир завоюем. Не так ли, мать? Так ведь, так это было. Ну коль скоро поженились, а надрывались мы оба на работе страшно, не жалея сил, управляющий выделил нам отдельную комнату в бараке. В самую пору оказалась эта комната, ибо через год, как раз на пасху, моя родила мне сына. Не плачь, мать, уже ничем не поможешь, видно, бог так хотел… Назвали мы его Станиславом, в честь деда, моего отца…
