– Удачной ли была охота? – поинтересовался Есугей.
– Не очень.
– Я вот тоже еду посмотреть, где держится дичь, – сказал Есугей.
Им не к чему знать, где он был и куда он едет. Они могут принять его за хунгирата или онгута.
После ужина он сразу же лег спать. Татары еще долго сидели у огня, о чем-то тихо разговаривая, один раз ему послышалось слово «рыжий», значит, говорят о нем, и, вполне возможно, они его узнали.
Утром, когда он проснулся, все татары уже снова сидели у огня. Старший из них, церемонно кланяясь, поднес чашу кумыса. И пока он пил, все смотрели на него с плохо скрытым любопытством. Сомневаться не приходилось – они его узнали. И узнали, и, кажется, что-то замыслили. Седлая лошадь, он затылком чувствовал их взгляды. Если они хотят его убить, сейчас самый подходящий момент: стрела в спину – и все. Затянув подпруги, вскочил на коня. Теперь уже легче. Но татары стоят и, по всему видно, не собираются нападать. Он попрощался, поехал. Сейчас тоже очень удобно выстрелить в спину, его так и подмывало броситься отсюда вскачь, но он не хотел показать своего страха, ехал шагом, не оглядывался. Расстояние между ним и татарами все увеличивалось, теперь он для стрелы недосягаем, теперь можно и подхлестнуть лошадь. Как же это они его упустили? Может быть, не узнали…
Скорей домой! Отдохнувший конь идет ходкой рысью, встречный ветер пробирается под одежду, и холодок пробегает по телу. Что-то больно уж холодный ветер. Осень только началась, еще не засохли травы, и не отцвели цветы, да и солнце светит ярко, а холодно. Есугей плотнее запахнул полы халата, крепче затянул пояс. Может быть, ему нездоровится? С чего бы это? После ранения он ни разу не болел, а ведь приходилось и мокнуть под дождем, и спать на мерзлой земле, и под тонкой палаткой сутками пережидать снежную бурю.
Вскоре он уже определенно знал – заболел. Тело покрыла холодная испарина, к горлу подступила тошнота, в желудке поселился огонь. Вспомнил чашу кумыса, поданную татарином. Вот почему они не убили его стрелой.
Домой добрался, теряя сознание. Как в тумане расплылись лица, Оэлун, Чарха-Эбугена, Мунлика, его мальчиков – Джучи, Хасара, Хачиуна, Бэлгутэя, Тэмугэ.
– Меня отравили татары, – сказал он, и каждое слово давалось ему с трудом. – Я умираю.
Чарха-Эбуген поил его горьким отваром трав, но легче от этого не становилось. Внутри горело, ему даже казалось, что он чувствует, как там все чернеет и обугливается от невыносимого жара.
