— Могу поставить десять против одного, что в детстве у тебя никто не отнимал игрушек, — сказал он.
— Это верно, — искренне удивленный, подтвердил Гай.
— Думаю, Фриц очень хорошо понял твой характер, если велел изложить тебе такую длинную мотивировку, да еще слово в слово, а?
— Он разбирается.
— Успокоился?
— Я слушаю. Прости еще раз.
Иштван сообщил, что Фриц будет ждать Гая на явочной квартире — у парикмахера Шнейдера — послезавтра. А до тех пор, чтобы не терять времени, надо разыскать Рубинштейна, узнать, как дела у этого пройдохи, и прощупать почву — не согласится ли он сотрудничать с Гаем в одном коммерческом предприятии. Одна существенная деталь: это будет сопряжено с переездом в Амстердам. Остальное Гай узнает от Фрица.
Ему сразу стало легче: намечалось что-то новое, необходимо было действовать — этого достаточно. Его предотъездные меры не напрасны — придется уезжать, хотя и не сегодня вечером. Но хозяйке квартиры объяснить некоторую задержку не составит труда.
Расставшись с Иштваном, он наведался на Ляйпцигерштрассе, где располагалась контора бывшей фирмы Шиммельпфенга и где он в последний раз видел Рубинштейна, караулившего клиентов на тротуаре перед входом в контору. Но Рубинштейна там не оказалось. Старик швейцар ничего о нем сказать не мог, но посоветовал обратиться в еврейское благотворительное общество, обосновавшееся рядом с Лертербангофом. Так Гай и сделал.
Со старой квартиры Рубинштейн съехал, а нового адреса Гаю в этом обществе не сообщили — вероятно, уже обжигались на молоке и теперь дули на воду, а может, действительно не знали, но бесплатный совет дали: Рубинштейна можно увидеть в Тиргартене. Гай отправился в Тиргартен.
Часовое гулянье по саду оказалось не напрасным: в одной из боковых аллей, на ярко-желтой скамье с черной надписью «Только для евреев», он увидел неподвижно сидевшего старика, в мятой шляпе со слишком большими бесформенными полями, в потертом, лоснившемся на рукавах пальто и в ботинках с разноцветными шнурками, в котором с трудом, но можно было узнать Рубинштейна.
Гай обрадовался:
— Здравствуйте! Что вы здесь делаете, господин Рубинштейн?
Старик медленно поднял голозу. Он был давно не брит. Лицо темное, из-под шляпы торчат пряди седых волос.
— Он еще спрашивает... Что может делать еврей на желтой скамейке? Отдыхаю, господин Манинг! А вы гуляете?
— Искал вас. Мне подсказали в еврейской столовой около Лертербангофа...
— Что ж, эта скамья — теперь мой адрес. А зачем я вам? — Рубинштейн смотрел на него не то чтобы с неприязнью, но без всякой радости.
