— Не надо кричать. Говори негромко, но так, чтобы пес понял, что ты сильней. Тебя ведь били, Сванхильд? Прежде, не здесь, в Ладоге?
Она отвела глаза, сказала безрадостно:
— Не надо.
— Вспомни того, кто бил, — посоветовал Харальд, просовывая руки под полы ее плаща — и прихватывая тело так, что груди Сванхильд оказались над его растопыренными ладонями. Нажал, заставив их приподняться, ощутил мягкую упругость грудок через одежду. — Думай об этом человеке. Но не бойся его. Думай со злостью. И говори — тихо…
Последнее слово он прошипел низко, свистяще. И лицо ее, разрумянившееся от холода, было слишком близко, и на губах таяла пара залетевших снежинок…
И хотелось слизнуть их языком.
Но Сванхильд серьезно посмотрела ему в лицо, потом повернула голову к псу, прыгавшему рядом. Сказала, явно подражая ему самому, низко, с угрозой, от которой у Харальда внутри екнуло до того захотелось усмехнуться, но пришлось сдержаться:
— Тихо…
Пес затявкал еще визгливее.
— Ненавидь, — выдохнул Харальд, склонившись над ней. Руки его скользнули выше, приминая груди — и мякотью между ладонями и большими пальцами он ощутил бусины сосков. — Вспоминай и ненавидь. Думай о том, что ты сильней.
Мгновенное воспоминание скользнуло в уме — и он добавил:
— Ты сторожишь место рядом с хорошим зверем Харальдом. Только ты. Выходит, ты сильная. Думай об этом. Ну?
Сванхильд глубоко вдохнула, покосилась на него. Сказала негромко, напряженно, с долгим выдохом:
— Тихо…
Крысеныш удивленно гавкнул — и заткнулся.
Но девчонка тут же радостно объявила:
— Я смогла.
И пес опять затявкал, прыгая вокруг.
Пусть его, подумал Харальд. В конце концов, это даже хорошо, что пес такой дурной. Он всегда будет знать, если Сванхильд вдруг окажется поблизости. Особенно это пригодится тогда, когда ей не следует быть рядом с ним.
Это все равно что подвесить на нее колокольчик. Удобно…
Снежинки, успевшие растаять, оставили на припухлой губе метки сладковатой воды. Он слизнул их, подтянул Сванхильд повыше, чтобы не надо было нагибаться — и придавил ее к бревенчатой стенке. Навалился с поцелуем, раздвигая ей губы.
Руки сами собой скользнули ниже, к ее ягодицам. Пальцы впились в мягкое…
Но впились, похоже, сильнее, чем надо, потому что девчонка вздрогнула. Харальд отпустил, вскинулся, отрываясь от губ. Спросил:
— Больно?
И она, помедлив, ответила:
— Немного.
Но тут же добавила извиняющимся тоном:
— Там, где шрам. Немного…
Кожа натянулась, сообразил Харальд. Натянулась и потревожила рубец.
