Он стал исключительно ценить дни, когда она оставалась дома. Ему так нравилось быть с ней рядом. Теперь он уже смотрел на неё без смущения. И когда она переодевалась, и когда мылась.
Заметив, что он наблюдает, как она моется, девочка крикнула, чтобы он зашёл. И вот он вместе с ней в тесной кабинке, рассматривает вблизи её обнажённое тело. Слегка подрагивающей рукой касается её шрама. Вот он, след, оставленный им на её теле, вот оно, свидетельство. Возможно, мелькнула мысль, так было уготовано судьбой, чтобы он нанёс эту рану, которая едва не стоила ей жизни. А она отплатила тем, что он постоянно тянется к ней, должен везде следовать за ней, отдавать ей всё, что есть. Он погладил шрам. За долгие годы он стал ещё более гладким, словно мягкий обмылок. И как обмылок выскальзывает из ладони.
У него даже слёзы навернулись.
Он чувствовал, что всё больше дряхлеет, преодолевать большие расстояния получается с трудом. И надеялся, что она больше не уйдёт. Но понимал также, что для неё это невозможно. Ещё помогая ей перебраться через ограду детского дома, про себя он поклялся, что даст ей свободу. По крайней мере это. Ничего другого он дать не может, так пусть хоть будет свобода. Поэтому и не чинил ей препятствий. Пусть порхает, как бабочка, хоть для него это неисчислимые страдания.
Ладно, думал он, хоть умру у неё на руках. Наверное, это будет самый прекрасный конец. Ведь я убил её мать. Возможно, всё, сделанное для неё, и есть расплата. Тогда, чтобы довести эту расплату до конца, заплачу ей жизнью. И он сказал:
— Ты знаешь, а ведь твою мать убил я. И рана на твоём теле тоже от моего пистолета. — Вот он и набрался храбрости сказать это. Принёс из своей комнаты пистолет и вручил ей: — Можешь убить меня, прямо сейчас.
— Я знаю, я помню, — кивнула она.
Он оторопел:
— И у тебя нет ненависти ко мне? Почему ты не отомстишь?
— Но ты же делаешь всё, что я прошу, — равнодушно проговорила она. — Отомстить тебе не составляет труда, верно? Но ничуть не впечатляет. И нисколько не удивляет. Неинтересно мне это.
«Как печально! Она всё прекрасно понимает, но не чувствует ко мне антипатии. Вообще никаких чувств ко мне не испытывает, вот такое равнодушие».
— Ну, убей же меня! — в слезах взмолился он. — Хоть настанет конец этим мучениям.
Она холодно покачала головой:
— Нет, и не проси. Неинтересно мне это. — Повернулась и вышла.
А он остался стоять на коленях на ледяном полу с пистолетом в руках.
