– Зачем ты мне это говоришь? – спрашиваю я с дрожью в голосе.
Его голос спокоен, но руки прижаты к бедрам, и пальцы впиваются в кору дерева так, что белеют костяшки пальцев.
– Потому что я думаю, что и ты не спала. Потому что думаю, ты тоже должна обрести то, что заставит тебя вставать по утрам с постели и продолжать делать то, что ты делаешь. – Хит поворачивается ко мне. – Скажи, что я ошибаюсь.
Но я не могу. Мои пальцы крепче сжимают ткань сарафана, когда мы встречаемся глазами.
– Я не могу ничего вернуть, – говорит он, и это звучит то ли шепотом, то ли мольбой. – Я больше не могу чувствовать только это.
Я сдвигаюсь в сторону – сначала робко, а потом более решительно, – пока не оказываюсь лицом к лицу с ним. Мы по-разному переживаем случившееся, и наши потери несравнимы. Я виделась со своим братом несколько дней назад. Я вижу его каждую неделю. Я могу поговорить с ним и услышать его голос. Он все еще здесь. И однажды мой брат вернется домой. А брат Хита уже не вернется.
– Никто не ожидает, что твоя семья будет сочувствовать горю моей семьи. – Мне больно даже произносить эти слова. – Я не надеюсь на это. Злитесь и гневайтесь. Вы имеете на это право. И я не хочу вас этого лишать.
– Ты – не твой брат, – говорит он, и у меня вдруг так щиплет глаза, что я вынуждена крепко зажмуриться. – Я догадываюсь, что многие здесь не понимают этого. Я не хочу быть одним из них. Я думаю… – Он ждет, пока я посмотрю на него. – Я думаю, ты тоже этого хочешь, иначе тебя бы здесь не было.
Откуда ему знать, чего я хочу? Даже я сама этого не знаю, как и того, чего мне позволено хотеть, что я должна чувствовать или что должна делать, когда все потеряло смысл.
– Твоя семья не причинила горя моей семье, – говорит он. – Ты не сделала ничего плохого мне.
– Нет, – отвечаю я, – но сейчас я делаю тебе больно.
Он не возражает. Вместо этого переводит взгляд на дорогу, где припаркованы наши машины, одна за другой.
– Я начал водить грузовик Кэла после похорон. Мама не хотела его продавать, поэтому я продал свой. Поначалу мне было тошно даже брать ключи. Но я заставил себя сесть за руль и думать о Кэле, пока не смогу преодолеть желание сброситься на машине со скалы. – Я вижу, как дергается кадык, когда он сглатывает. – Я хочу думать о брате, а не только о том, что его больше нет. – Он переводит взгляд на меня. – Теперь мне не так тяжело, как когда-то, водить его грузовик. Иногда даже приятно. Порой я выхожу из дома и просто сижу в машине. Это единственное место на земле, где мне не больно.
