– Зачем ты пришла, Брук?
Я чувствую прилив ненависти к собственному имени, звучащему из его уст.
– А ты зачем пришел?
По его лицу видно, что он не собирается отвечать первым.
– Не знаю, – отвечаю я, и это лишь отчасти ложь. Я пришла, потому что обещала своему брату и потому что крошечный осколок сомнений, засевший у меня в голове, подсказывал, что, если Хит все-таки придет, мне будет тяжелее от сознания факта, что не пришла я. Уж лучше убедиться, что это он не держит слово. Только теперь, чувствуя, как кора дерева впивается в спину, вызывая неприятные воспоминания, мне открывается неприглядная реальность. Если он хотел заманить меня сюда, чтобы я увидела, как надругались над именем Джейсона – не важно, чьей рукой это сделано, – значит, я жестоко ошиблась в нем.
– Я удивлена, что ты вообще знаешь об этом месте. Я здесь давно уже никого не встречаю.
– Я живу в самом конце Малберри, и раньше мы с дедом всегда здесь рыбачили, пока у него не начались проблемы с бедром. Впрочем, с тех пор прошло много лет.
– Это ты сделал? – спрашиваю я, протягивая руку за спину и накрывая ладонью изуродованный участок ствола.
Он следует взглядом за моей рукой, и я опускаю ее, открывая уродливые отметины. Хит долго, очень долго молчит. Знает он или нет, что когда-то там было нацарапано имя Джейсона, теперь это не важно. Наконец он возвращается взглядом к моему лицу. В его глазах нет торжества при виде боли, которую я даже не пытаюсь скрыть, но нет и истинного сострадания.
– Нет, – произносит он, и слышно, как щелкает челюсть. С трудом разжимая зубы, он добавляет: – Я бы тогда не выбрал это место. – Что не следует понимать как то, что он бы этого не сделал.
Пение цикад разносится в повисшей тишине. В голове у меня роятся вопросы: «Зачем ты вообще выбрал место встречи? Зачем нам видеться, если ты знаешь, насколько это тяжело? Что мы можем получить друг от друга, кроме страданий?» Я не могу винить кого-либо за то, что совершил Джейсон, но это не мешает боли потери прорываться наружу, когда Хит рядом. Когда мое присутствие вызывает в нем такую же боль. Будет лучше, если он уйдет. Ему больше ничего не нужно говорить; да и мне больше нечего сказать.
Он окидывает меня взглядом с головы до ног. Движение глаз быстрое и, казалось бы, непроизвольное, судя по тому, как резко он переводит взгляд обратно на мое лицо.
Мои щеки вспыхивают румянцем. Меня смущает такое пристальное внимание, от кого бы оно ни исходило. Я невольно хмурюсь, как если бы он нарушил какое-то неписаное правило, разглядывая меня.
