— Ничо, — Бормочу негромко, — у меня снедь в узелке, недаром Ираида Акакиевна… Лёшка, стервь такой! Ну погоди у меня! Даром, что старше, а кровавой юшкой умоешься!
Меня аж затрясло — это ж надо?! По чужим вещам лазать! Ты мне кто есть? Кум-сват-брат? А коли нет, то и не замай!
Вместо завтрака пришлось колоть дрова, а опосля позвали чистить самовар да выбивать половики.
В обед покормили, и то слава богу! А то ажно руки дрожать начали, так есть хотелось! Щи с головизной, да опосля каша пшённая с маслом. Мне, вестимо, ни мяса щах, ли масла в каше не досталося, но и то! У тётки, чай, не сытнее ел. Даже когда было что.
— Мусор выкини, да полы опосля помоешь, — Сказала Прасковья Леонидовна, — и смотри! Проверю потом!
Сказала и ушла, переваливаясь как утица. Вот же… зверь-курица! Ленивая, страсть! Кака ж ты хозяйка, коли по дому и не делаешь ничего? Ну рази только готовит сама, и то — чтой-то мне подсказывает, что и буряк с морквой мне чистить придётся, да как бы и не резать, да в щи потом кидать!
А эта знай орёт на нас да с хозяином лаиться, чисто собачонка из-под забора. Тяф да тяф, и так цельный день. И не устаёт же!
Глаза бояться, а руки делают! Хучь и бабская эта работа, по дому убираться-то, ан приучен. После болести-то, по первой мало чем не занимался, и вспомнить-то стыдно. Даже крупу перебирать приходилось да исподнее стирать, ну чисто девке!
Потом, правда, бабы деревенские тётку застыдили, и я уже по мужицки работать начал.
Лёшка, стервь, по помытому так и норовил пройтись. А соплюшки две, дочки хозяйские, за ним повторяли, пока мать не окликнула. Да не меня жалеючи, а чтобы дочки в воде не возилися.
Дмитрий Палыч, выпив чутка за обедом, слегка повеселел и даже напевать начал что-то. Прости Господи, лучше бы он немым был! Голос противный, ну будто кошку душат, а он духовное петь! В грех ведь вводит!
— Иди-ка дрова наколотые в поленницу собери! — Велела мне хозяйка.
— Агась!
На улице хучь и студёно, да всё легче. А то знай-гадай, когда и от кого тебе прилетит — то ли хозяйка в сердцах запустит чем, то ли хозяин сапожной колодкой. Они такие, легко волю рукам дают! Всего ничего живу здесь, ночь только переночевал, а уже к тётке хочется! Знамо дело, не примет назад, ан всё едино.
Дверь скрипнула, и во двор вышел Лёха. Завидев меня за работой, паскудник осклабился и хотел было проглумиться, да я первым успел.
Н-на! От удара с левой ему откинуло голову, а губы окрасились кровью. Отступив шаг назад, он неверяще уставился на меня.
