— Думаю, отче, в сельце Боровском, что за Сеймом-рекой, церковь малую учинить, — делится князь своими задумками с игуменом. — В замке — две церкви наличиствуют: Спаса и Ивана Рыльского, чаще Ивановской прозываемой; на посаде — три есть: Покровская, Успенская и, Рождества Богородицы, которую рыльчане Рождественской величают. Четвертая строится — Ильинская.
Перечисляя церкви, князь, не замечая того, загибает персты на левой руке. Игумен это видит и улыбается светло и душевно. А Василий Иванович увлеченно продолжает:
— Весной, в половодье, да и в осеннюю распутицу из-за реки селянам нашим не так-то просто в град попасть и Богу помолиться. Так пусть у них будет своя церковь, куда бы они смогли придти в любой час. И не только они, но и путники, и калики перехожие. Мы о том с моим отцом духовным Никодимом не раз и не два речи вели…
— Хорошие, княже, думки у тебя, богоугодные, — одаривает светлой улыбкой старец рыльского властителя. — Весьма богоугодные.
Очи у старца выцветшие, порой тусклые, но ныне в них огонь горит. И он без остатка делится этим огнем с молодым князем.
— А еще, святый отче, задумку имею, — раскрывает Василий Иванович сокровенные мысли, — перенести с берегов Тускура, из разоренного и обезлюдевшего курского края, в монастырь либо в какую городскую церковь иконку одну…
— Не на корнях ли вяза охотникам нашим явленную и многое претерпевшую?.. — проявляет проницательность настоятель монастыря.
— Ее самую. Слух ширится о чудодейственности сей иконы, о многих чудесах ею творимых… Вот бы ее из ветхой и хилой часовенки да в храм прекрасный!.. А?! — горит очами и ликом князь.
— Даже и не знаю, княже, что тебе ответить, — неожиданно охлаждает пыл рыльского властителя игумен Ефимий. — Иметь у нас в граде икону Знамения Божией Матери — дело, конечно, превеликое! Только захочет ли сама икона покинуть те места, где явилась людям в лето 68031 от сотворения мира? Вот в чем докука и тайна великая.
— Как: «захочет ли»? — тускнеет взором князь.
И хотя Василию Ивановичу уже двадцать лет, и он — самый что ни на есть настоящий удельный князь, но эмоции скрывать не научился. Если радуется, то лик его светится радостью, если огорчается — то и признаки огорчения легко прочесть на челе. Или же в очах — не тускнеющем до самой смерти зеркале души человеческой.
Чтобы приободрить князя и развеять начинающие сгущаться тучи на его челе, игумен спешит с пояснениями:
— А известно ли тебе, княже, что эта иконка уже не раз чудесным образом возвращалась на свое место?
