Из всех кабинетов сотрудников отделения уголовного розыска только кабинет Письменова и оказался «действующим». Остальные — на замке. Вот и приперся сюда ветеран-сочинитель.
— Вам бы лучше не спрашивать, а мне не отвечать, чтобы не расстраиваться, — вновь мешковато уселся на стул опер, привычным жестом прикрыв какой-то документ, над которым только что работал, чистым листом бумаги.
В ментуре, будь то милиция или полиция, больших секретов, пожалуй, и нет. Ну, разве что дела агентов да дела оперативных учетов, которые без большой надобности из сейфов не вынимаются и на столах не валяются. Но сотрудники, заточенные на соблюдение режима секретности, даже друг от друга любую бумагу с грифом «Секретно» или «Совершенно секретно» прячут. Хотя в ней кроме самого грифа и секретов может не быть. А если пришел посторонний, пусть даже бывший коллега, то и говорить на эту тему нечего.
— Что, дерут, как медведь липку? — посочувствовал сочинитель, мысленно отметив, что соблюдение норм секретности для оперов по-прежнему актуально и архиважно.
— Не то слово… — махнул рукой опер. — Но даже не это напрягает…
— А что?
— Ежедневные нововведения и ворох бумаг. Не успеешь к одному приноровиться, как уже исполнение другого требуют. Погода осенью и то реже меняется, чем команды от вышестоящих штабов и начальников.
— Ну, этого добра всегда хватало. И в наше время умели жизнь ментам «облегчить»… Вот только сейчас о том самом с председателем Совета ветеранов Воробьевым речь вели.
— Может быть, — не стал оспаривать опер слова ветерана. — Только вашим штабистам да начальникам до наших, как небу до земли. Вроде бы и рядом, но не достать! Такие перестройщики, что просто ужас!
— Неужели? — поддел ироничной репликой опера ветеран.
— Суди сам, — «завелся с пол-оборота» розыскник. — Наш начальник штаба Стрелялов, бывший артиллерист, вдруг надумал суточному наряду оперативной группы не с девяти часов утра заступать, как обычно и как привычно, а с восемнадцати. Словно в армии.
— Он обалдел что ли? — был удивлен ветеран и сочинитель. — Или полицию с армией спутал, а отдел с батареей? Ведь к утру следующего дня следственно-оперативная группа будет ни-ка-кой. А ей еще весь световой день «пахать».
— Не знаю, — состроил кислую рожу опер, — обалдел или не обалдел. Но для своего эксперимента он почему-то выбрал наш отдел.
— Доверяет!.. — прибавил язвинки сочинитель.
— Да шел бы он с эти доверием… в кобылью трещину. — Письменов не любил мат, поэтому, где другие «пушили» матерщиной, выплескивая накопившееся раздражение или срывая злость, он находил слова-заменители. — Ладно, что это мы все о грустном да о грустном… — решил сменить тему беседы Письменов. — Ты, господин сочинитель, по делу зашел или скуки ради?.. Если по делу, то спрашивай — чем смогу, помогу. Если от скуки, то извини, у меня тогда дел по горло, — сделал понятный жест рукой. — Сам видишь: бумагами весь стол завален. И все на контроле, и все ответа требуют… Приходится, как белке в колесе, вертеться.
