Вот с такими деяниями великий князь и государь всея Руси Иоанн Васильевич встретил сообщения, связанные с походом ордынского хана Ахмата на Русь.
2
Когда родился хан Ахмат, русские летописцы не удосужились запечатлеть. Это их мало волновало. Но то, что в лето 69741 он стал ханом Большой Орды, они внесли на страницы летописей. Не забыли отметить и тот факт, что в лето 69792, перед походом русских ратей на Казань, Ахмат уже захватил столицу Золотой Орды — Сарай. Перебив там прежних ханов, он объявил себя ханом объединенной Орды.
То обстоятельство, что с московского улуса, как продолжали в Орде называть Московское княжество, с каждым годом поступало все меньше и меньше дани, а с лета 69813 вообще прекратилось, раздражало Ахмата. Да что там раздражало — это было занозой, постоянно терзающей самолюбие и алчную душу далекого потомка самого Чингисхана. Он слал посольство за посольством, но его мурз и беев в Кремль не пускали, ссылаясь то на нездоровье великого князя, то на его занятость. И если московские бояре, беседуя с послами, прятали насмешливые ухмылки в кудластые бороды, то простой люд, не ведая дипломатических политесов, откровенно насмехался, выкрикивая что-то про незваного гостя, который хуже татарина. Послы возвращались ни с чем, Ахмат морщился, в его сердце, как в теле степной гадюки, копился яд. А тут еще и король польский Казимир, подобно злому осеннему комару, жаждущему крови, постоянно зудел: «Московского князя надо проучить, московского князя надо проучить… Совсем зарвался Иван-то: ни великого хана, ни короля польского ни во что не ставит… Чуть не Богом себя мнит». Ну и как после этого терпеть?.. Как молча сносить обиды?.. Совсем рехнулся Иван-князь, страх потерял…
«Действительно надо проучить зарвавшегося вассала. Проучить так, чтобы на Руси еще помнили эту науку сто лет и более», — решил Ахмат и приказал собирать войско.
Если о замыслах ордынского хана знали в Новгороде Северском и Рыльске, то и в Москве не дремали. И доброхоты из татарских царевичей, обиженных вероломством Ахмата, и торговые гости, и православные священники, возвращавшиеся из ордынской земли, доносили московским служивым людям, что в степи неспокойно. «Совсем не по доброму возня идет, — шептали они на ухо думному дьяку Якову Вышебальцеву. — Что-то грозное затевается…» Дьяк же передавал услышанное ближним боярам, а те — великому князю.
«Станем готовиться и мы, — молвил на то великий князь и государь всея Руси (так приказал он величать себя вскоре после венчания с византийской принцессой). — Как только снега сойдут и путь наладится, братьям моим Юрию, Андрею Старшему, Борису со своими дружинами выйти на порубежье и крепко стеречь ворога». — «Может, великий князь подзабыл, — мягко, чтобы неосторожным словом, не дай Господь, не вызвать гнева государя, тихо, почти шепотом ответствовал на то митрополит Геронтий, год как сменивший на митрополичьей кафедре покойного Филиппа1, — но братья Андрей и Борис ныне в опале». — «Ничего, помиримся. Кровь-то едина… С твоей, владыка, и матушкиной помощью». — «Тогда стоит поторопиться — зима-то на исходе».
