— Я рада, что все кончилось, — сказала Кэти Адамс. — Я имею в виду школьный вечер; да и учебный год тоже. Однако в сентябре я вернусь.
Я взглянул на шедшую рядом девушку, и она показалась мне совсем другой, вовсе не похожей на особу, встреченную утром в магазине. Она сотворила что-то с волосами, и учительская внешность куда-то пропала — так же бесследно, как исчезли с ее лица очки. «Защитная окраска, — подумал я, — она напускала на себя строгий вид, чтобы выглядеть так, как надлежит учительнице, чтобы соответствовать представлениям общины. Позорище, — сказал я себе, — поди догадайся, что под учительской личиной кроется прелестная девушка!»
— Вернетесь? — переспросил я. — А где же вы собираетесь провести лето?
— В Геттисберге.
— В Геттисберге?
— Да, в Геттисберге, в Пенсильвании[8]. Я оттуда родом, и там живут все мои родственники. Я каждое лето возвращаюсь туда.
— Я побывал там несколько дней назад — останавливался по пути сюда. Целых два дня бродил по полю сражения, пытаясь представить, как все это выглядело сто с лишним лет назад.
— А раньше вы там никогда не бывали?
— Как-то раз, много лет назад, когда начинающим репортером отправился попытать счастья в Вашингтон. Была автобусная экскурсия в Геттисберг — признаться, меня она не слишком удовлетворила. Мне всегда хотелось побывать там в одиночку, располагать временем по собственному усмотрению, рассматривать все, что захочу, заглядывать во все уголки или просто стоять и смотреть — сколько душе угодно.
— На этот раз вам это удалось?
— Да, провел два дня в прошлом. И пытался представить себе все, как было.
— Конечно, мы жили с этим так долго, что для нас оно стало обыденностью. Мы гордимся историей, чтим память этой битвы и глубоко ею интересуемся, однако меньше, чем туристы, естественно. Они приезжают, свежие и преисполненные энтузиазма, и видят все другими глазами, нежели мы.
— Может, вы и правы, — сказал я, думая на самом деле совсем иначе.
— Зато Вашингтон, — проговорила она, — вот место, которое я люблю. Особенно Белый Дом. Он очаровывает меня. Я могу часами стоять возле металлической решетки и просто рассматривать его.
— И вы, — заметил я, — и миллионы других. Там, возле решетки, всегда полно народу — стоят, прохаживаются, переходят с места на место и рассматривают.
— И еще мне нравятся белочки, — сказала она. — Я люблю этих нахальных белок Белого Дома, что подходят к самой решетке, клянчат, временами даже выскакивают на тротуар и снуют вокруг ваших ног, шныряют туда-сюда, а потом садятся, поджав лапки к груди, и смотрят на вас крохотными блестящими глазками.
