— Ты что же, считаешь, что я такой тугодум и все еще не понял твоей главной мысли? Тогда скажу прямо: о новой специализации завода я думаю всерьез.
— Так давай думать вместе! — воскликнул Дан. — «Энергия» должна стать чем-то вроде главного механика отрасли, проектировщиком электромоторов в масштабе всей страны. Не серийный производитель, а мозговой трест, разрабатывающий концепции новых типов моторов, делающий опытные образцы. Электромоторы самой большой мощности и сложности, порою уникальные или малосерийные, даже по пять-десять штук, в зависимости от задач.
Тут Штефан несколько охладил пыл Дана, подчеркнув, что такая перспектива требует тщательного анализа, а самое главное — органичного единства научных исследований и производства.
— Думаешь, Косма пойдет на это? — задумчиво спросил Дан.
— Ну, он еще из ума не выжил и, уж конечно, прекрасно понимает, что чрезмерное упрямство может стоить ему кресла генерального директора.
— Не знаю, не знаю. Во всяком случае, он упорно продолжает настаивать на крупносерийном производстве. Ведь выполненный план — это поздравления, премии, карьера и никакой критики.
— Что бы он ни говорил, — подытожил Штефан, — а понять обязан, что не сегодня завтра мы вступим в новый период… Ну ладно, для первого раза, пожалуй, хватит. Башка разрывается на части. Вот только еще один, последний вопрос: что из рассказанного тобой имеет прямое или косвенное отношение к расследуемому делу? Ну вот, трагедия Виктора Пэкурару уже стала для меня «расследуемым делом»…
Дан медлил с ответом. Штефан взглянул в воспаленные глаза Санды, подумал: «Бедняжка, какая тяжесть свалилась на нее! И уже не отстранишь, не вытащишь ее из этого кипящего котла. А просветов пока никаких, да и смогу ли я ухватиться за кончик той единственной нити, которая ведет к разгадке?»
Санда, однако, мыслями была очень далеко и от этой комнаты, и от беседы мужчин — она заново переживала события сегодняшнего утра. Перед глазами опять возник катафалк. У Виктора Пэкурару было спокойное, умиротворенное лицо человека, выполнившего свой долг. Казалось, он просто уснул. Даже горькая складка, появившаяся у рта в последние годы, разгладилась, он выглядел хоть и измученным, но не старым. Увидела и Овидиу Насту с гривой седых волос, развевавшихся на ветру. Его слова шли от самого сердца, простые и естественные. Было такое впечатление, что он тихо беседует со своим соратником, пытается до конца осмыслить его поступок, внушить ему, что ни капли не сомневается в чистоте и честности его души. В конце голос старого инженера окреп: «Я не верю, что найдется хотя бы один человек, по-настоящему преданный нашему заводу, родине и партии, который осмелится бросить тень на твою добрую память. Но если появится такой мерзавец или, может, мерзавцы, мы клянемся здесь, провожая тебя в последний путь, что не позволим их грязным рукам и лживому языку коснуться твоей памяти. Пусть она навсегда остается такой же чистой и светлой, какой была твоя жизнь, каким я вижу твое лицо сейчас, в минуту прощания. Обещаем тебе это как настоящие, верные друзья». Наста первым запел «Интернационал». Один за другим вступили голоса, и скоро все присутствующие подхватили гимн. Ветер далеко уносил мелодию, в которой звучала непоколебимая вера в победу — несмотря на все жертвы, лишения и печали…
