— Да не тяни же ты, милый, скажи скорее, что там произошло!
Штефан понял, что грустная весть еще не долетела до особняка.
— Умер главный бухгалтер Пэкурару. Санда сейчас тоже на заводе.
— Как умер? Так внезапно? Я только что просматривала газету, там ничего нет.
— Успокойтесь, доамна Испас, это жизнь… Одни рождаются, другие умирают. Ведь колесо жизни не остановишь.
Штефан услышал ее тяжелый вздох. Помолчав, она сказала:
— На заводе ты его не найдешь. Вот уже неделя, как он в Бухаресте, не то на коллоквиуме, не то на симпозиуме, не разберешь. Все по вашей энергетике. Дома его теперь редко застанешь…
Штефан вышел из своей комнаты и увидел, что Петришор уже стартует на улицу.
— Ну, ты даешь!
— Физкульт-привет! Не переживай, поиграем в другой раз.
— Вот спасибо-то! Ключ возьми.
— Ты будешь дома? А то мой ключ у мамы.
— Это еще что такое! Домашний арест?
— Ничего, надо и тебе немножко отдохнуть. И потом, где это написано, что только ты можешь командовать?
Не успел Штефан ответить, как сына и след простыл. Штефан взял письмо Пэкурару и стал внимательно, строчка за строчкой его изучать.
Потихоньку, чтобы не разбудить ее, он встал с постели. Отступил на цыпочках к креслу, не спуская глаз с прекрасной обнаженной женщины, похожей на античную скульптуру. Стройные ноги, округлые бедра, изящная девичья талия, покатые плечи и маленькие груди со светло-коричневыми сосками, которые смешно и трогательно выглядывали из-под ее тонких пальцев. Лицо было скрыто тенью, лишь пышная копна волос четко выделялась на фоне подушки. Она легко, умиротворенно вздохнула, и голубая жилка нежно запульсировала на шее. Для той неистовой, всепоглощающей страсти, которая охватила их, ночи оказалось мало, и только теперь, когда в лучах заходящего солнца контур ее фигуры уже отсвечивал бронзой, она заснула, безмятежно и самозабвенно. А вот к нему сон не приходил. Нет, его не мучили угрызения совести из-за того, что, вернувшись в четверг вечером из Бухареста, он пошел не домой, а сюда, в гостеприимную квартирку на третьем этаже преподавательского дома, и самовольно добавил к своей командировке и пятницу, и субботу…
Познакомились они случайно, по крайней мере Дан так думал вначале. Как-то он торопился на завод после заседания, где долго и нудно толкли воду в ступе. Время было потеряно напрасно, настроение — дрянь. Мысли об очередном проходившем испытания моторе не давали покоя. Трамвай скрипел и лязгал всеми своими сочленениями, казалось, вот-вот развалится. Дан держался за спинку сиденья, на котором восседала необъятных размеров матрона с двумя столь же необъятными корзинами. Внезапно он почувствовал, как чья-то рука опустилась на его пальцы и подниматься явно не спешила. Он увидел элегантную перчатку, потом кокетливый меховой воротничок, нежный подбородок, слегка подкрашенные полные губы и дерзкий вздернутый носик. А огромные зеленые глаза, в которых Дан утонул сразу, смеялись, видимо нисколько не сомневаясь в неотразимости произведенного впечатления. Дан смущенно пробормотал что-то вроде: «Извините, я не думал…» В голосе женщины прозвучала озорная ирония: «Неужели мой вид внушает такой ужас?» Этот игривый тон, самоуверенный вид, убежденность в своей молниеносной победе были ему неприятны — не любил он таких женщин. Дан резко высвободил руку, притронулся к шляпе: «Мое почтение, домнишоара
