– Вылазь на свет, зараза! – орал между тем Архип, перезаряжая стволы. – Теперь картечь у меня. Отправлю вмиг на тот свет!
– Да что ж ты лаешься, мил человек? – подал жалобный голос цыган, затевая игру. – Свой я! Иль не узнаёшь, Архипушка, старого дружка? Знаешь же, зачем я пожаловал…
– Это по заборам-то свой, мать твою!
– А иначе как добраться? Ты засовы понаставил вон какие!
– За водярой?
– А то за чем же…
– Дурак! Ночь уходит, а ты бормотухи не нажрёшься.
– Так башка ногам указ, раз больна.
– Один?
– Ты ж видал, когда палил.
– Не сдох и моли Бога. Имя, имя скажи. Что-то знаком голос, а не узнаю.
Отодвигая Архипа в сторону из-за его спины вывалился в одних трусах брюхатый громила с револьвером:
– Посторонись, дед! Поглядим, свой там или пёс паршивый к нам забрался…
Брюхатый, не целясь пальнул перед собой из револьвера, его пошатывало и от выпитого, и со сна:
– Кажись, не попал, – он начал водить стволом, выцеливая. – Я ему для начала ноги продырявлю, чтобы по чужим дворам не шастал, а там глянем, свой или с чужих краёв.
– Стой, Каплун! – Архип, отбросив ружьё, перехватил его руку с оружием. – Включи-ка лучше свет. Вдруг наш. Не бери лишнего греха на душу.
Несколько ярких лампочек, вспыхнувших разом, осветили двор, ослепив на миг всех, но в то же самое время усилиями Пастухова распахнулись, наконец, тесовые ворота, и Жогин с Сизовым и Гордусом влетели во двор.
– Милиция! – властный вопль участкового перекрыл крик его командиров. – Бросай оружие!
– Лягавые! – попятился Каплун, но револьвера не выпустил. – Лягавые, Архип! Откуда? Кто навёл, суки?!
– Не таращись на меня, стервец! – позабыв про ружьё, нырнул ему за спину, а следом в пристрой тот. – Двигай за мной!
– Я живым не дамся! – взревел брюхатый, неловко развернувшись, он вскинул револьвер снова и открыл бы безумную стрельбу, но Пастухов, с трудом поднявшийся на одно колено, опережая бандита, щёлкнул кнутом и, замотав его ноги, изо всех сил дёрнул на себя.
Каплун нелепо взмахнул руками, теряя равновесие и, выронив револьвер, как сноп, грохнулся спиной на булыжники. Глухо ударилась голова, и чёрная лужа крови расползалась под его безобразно громоздким телом.
– Готов, – нагнулся над ним Жогин. – Этот уже ничего не скажет.
– Хватит тебе работы, Александр Григорьевич, не горюй, – потрепал его по плечу Сизов. – Глянь, кто соизволил почтить нас своей честью. Сама хозяйка этих душегубов.
Жогин поднял глаза.
В раскрытой двери дома оседала на подкосившихся ногах бледная, как лунь, Гусева. Волосы её были распущены, глаза потухли, раскрытым ртом она то ли безуспешно пыталась поймать воздух, то ли закричать, нагое тело прикрывала ночная рубашка.
