Яна не жила постоянно на территории музея, как дядя Миша с тётей Мариной. Она, когда не бывала наказана, приезжала с мамой по утрам каждый день, кроме понедельника, и в такую несусветную рань, что Ярослав ещё преспокойненько дрых. Тётя Лена переодевалась в народный костюм, брала гусли и шла дежурить на крылечко какого-нибудь из домиков, где, завидев посетителя, заученно улыбалась и перебирала струны. Звук у гуслей был довольно приятный, вроде гитарного, только тут, конечно, струн было гораздо больше. Ярослав при виде тёти Лены с гуслями всякий раз думал: «Ничего себе!» – на гитаре он пока всего полгода отучился и точно знал: пальцы и в шести-то струнах заплетаются, а тут вон сколько! Он их даже сосчитать не смог сразу, гуглить пришлось. В общем, Янину маму Ярослав уважал и побаивался, потому близко старался не подходить.
Тётя Лена работала, Яна болталась по территории, предоставленная самой себе. В обеденный перерыв её отыскивали и загоняли обедать, потом опять отпускали – до тех пор, пока не кончится рабочий день. Вечером они шли на автобус и уезжали в соседнюю деревню.
Ярослав, зная, что Яна любит прийти утром и топтаться под окнами, пока кто-нибудь из девчонок не выйдет гулять, честно прождал её целых три дня: героически ставил смартфон на девять, коробку, которую (раз не удалось завернуть) красиво разрисовал гуашью, держал наготове и даже чуб мокрой расчёской набок укладывал, когда умывался. Мечтал, как он к Яне выйдет да как будет коробку на вытянутых руках нести, ну и прочее в том же роде. Только Яна всё не приходила. И по закону подлости ровно в тот день, когда будильник включён не был и Ярослав продрых до одиннадцати, она объявилась прямо в комнате. Её Оксанка привела – от вечного своего нетерпения, – очень уж ей хотелось посмотреть, как это Ярослав будет птиц дарить.
И вот он открыл глаза, а Яна стоит посреди комнаты и глазеет, и взгляд у неё такой, как будто она тянет своё всегдашнее: «Эх ты, ма-асквич…» А он лежит под одеялом в одних трусах, и встать совершенно невозможно. Потому что, пока дядя Миша «что-нибудь придумывал», Ярослав перестал стесняться и так и не получил обещанной «хоть занавески»… Но сделать вид, что спишь, тоже нельзя: глаза-то открыты уже, теперь жмурься не жмурься, кто ж поверит!
По счастью, в комнате случился дядя Миша, он как раз в своём углу за ноутбуком сидел и научную статью писал. Подняв голову от клавиатуры и оценив мизансцену, он попросил вежливо и чрезвычайно серьёзно:
