«Зачем жить? Зачем?» — думал он.
А ведь знала, знала Маша его совсем иным… Ну как же — гордость класса, отличник, танцор, неизменный участник олимпиад, любимец учителей!.. Вот кто такой был Витька Ломтев!.. Маша влюбилась в него еще восьмиклассницей, влюбилась отчаянно, самозабвенно, без всякой, разумеется, надежды на взаимность. Она была некрасива, угловата и застенчива, хотя как раз застенчивость порой толкала ее на самые несуразные, нелепые поступки. Своего чувства к Ломтеву она не скрывала — вернее, не умела, не могла скрыть — и этим нередко ставила его в неловкое положение. Тогда ее преданность, ее молчаливая привязанность были ему в тягость, раздражали его. Словно он поневоле становился ей что-то должен. Любыми, порой даже весьма жестокими способами он старался избавиться от ее безропотной готовности быть рядом с ним, выполнять его желания, слушать его и восхищаться им. Если бы тогда кто-нибудь сказал ему, что пройдет двадцать лет, и он будет вот так — беспомощно распластанный, раздираемый угрызениями совести — лежать в ее постели, он бы ни за что не поверил. Одна даже возможность такого предположения оскорбила бы его до глубины души.
А впрочем, действительно, разве он — это т о т Ломтев? Что общего между т е м Ломтевым и человеком, мучительно страдающим сейчас от похмельной дрожи, не имеющим сил даже подняться с постели, раздавленным сознанием собственной низости и мерзости?.. Что, кроме имени, сохранил он от того Ломтева? И разве не нелепо, не смешно считать их одним и тем же человеком?
Ломтев слышал, как тихо, почти бесшумно ходила Маша по комнате. Даже не видя ее, он, казалось, ощущал ее сосредоточенную, молчаливую озабоченность. Звякнула посуда. Потом Маша спросила сдержанно-деловитым тоном:
— Вчера ты весь вечер твердил, будто тебе прямо-таки во что бы то ни стало надо быть в Ленинграде. Это что — правда?
Даже произнести какое-либо слово было трудно. Все-таки Ломтев пересилил себя и, по-прежнему не поворачиваясь к Маше, сказал в стену:
— Да.
Она помолчала, видно, что-то обдумывая. И тогда он решился и спросил слабым голосом:
— Маш, у нас осталось что-нибудь выпить?
— Откуда же? Все, что принес, ты выпил.
Наступила пауза. Оба они хорошо знали, что последует дальше.
— Маш, а, Маш… — все тем же стонущим и словно бы сходящим на нет голосом сказал Ломтев. — Может, найдешь что-нибудь, а?
— Ма-аш… Ну найди, а? — повторил он через некоторое время. — Я же последний раз, честно… Я же кончаю с этим делом. Крест ставлю раз и навсегда. Лечиться решил. Для того и в Ленинград еду…
