В свете приведенных данных привлекает к себе внимание та роль, которую μηαναί играют в известиях о о борьбе Алкмеонидов и Писистратидов.
После поражения Алкмеонидов при Лейпсидрии они взяли подряд у амфиктионов на сооружение храма в Дельфах[89]. По словам же афинян, они подкупили Пифию, чтобы та, когда спартанцы будут являться к ней за оракулом, требовала от них освобождения Афин (V, 03; ср. V, 66). Говоря о реформе Алкмеонида Клисфена, Геродот вспоминает его деда по матери, Клисфена, тирана Сикиона, которому первый подражал (V, 67) и который, не получив санкции Пифии на упразднение в Сикионе аргосского святилища Адраста, «стал придумывать хитрость». «Хитрости» Алкмеонидов по отношению к Пифии опечалили лакедемонян (V, 90).
Когда Геродот пишет о ненависти Каллия, сына Фениппа, к Писистрату, он пользуется опять тем же термином (VI, 121): Каллий один лишь отваживался покупать имущество Писистрата, каждый раз как тиран изгонялся из Афин, и «изобретал все прочее враждебнейшее по отношению к нему (καί τα άλλα τα εχθιστα ές αυτόν πάντα έμηχανατο)» (там же).
Если мы теперь обратимся к сообщению о борьбе трех партий и возвышении Писистрата, то и здесь сейчас же встретимся с «хитростями». Писистрат, стремясь к тирании и «на словах» став во главе гиперакриев, изобретает следующую хитрость (I, 59): он ранит себя и мулов и, как бы убегая от врагов, которые якобы хотели его погубить, просит демос дать ему стражу. Это был обман афинского демоса (ό δέ δήμος ό των Αθηναίων έςαπατηθείς). Очутившись в изгнании, Писистрат через некоторое время входит в соглашение с Мегаклом, и они придумывают новую «хитрость» — наивнейшую, по мнению Геродота, но увенчавшуюся успехом: въезд в Афины Фии, переодетой богиней Афиной (I, 60). Наконец, после поражения афинян — противников Писистрата — последний «придумывает мудрейшее решение»[90]: Писистрат посылает сыновей вдогонку бегущим, с тем чтобы уговорить их вернуться к своим очагам.
Таким образом, в главах 59–64 первой книги мы обнаруживаем ряд моментов, связанных с общим замыслом, взглядами, приемами и литературной манерой автора, которые мы можем распознать и суждение о которых может быть вынесено лишь на основании широкого сопоставления с аналогичными моментами в других частях «Истории». Хотя реальное зерно выделить в них нелегко, все же они характеризуют как мировоззрение автора и его отношение к описываемому, так и реальные события. Учитывая эти моменты, мы получаем возможность составить представление о том, что нельзя свести к субъективному фактору и что может рассматриваться при дальнейшем изучении как исторический и притом весьма ценный материал.
