Она стояла на пороге. Несмотря на невысокий рост и хрупкость, она всегда подавляла холодностью и строгостью, заставляя невольно понижать голос. Тонкая ткань костюма Дома облегала хрупкую фигурку, ниже серебряного пояса разлетаясь в стороны темно-синими волнами, открывая широкие серебристые штаны и почему-то пушистые домашние голубые тапочки.
Только увидев эти тапки, я заметила все мелочи, ускользнувшие от меня раньше - синяки под глазами, воспаленные веки, из-за которых зеленые глаза казались тусклыми, нервные руки, мечущиеся по подолу.
- Мам? – я привстала из кресла, где со скуки проводила день в обнимку с книгой. – Здравствуй, мама. Все хорошо?
Помедлив еще секунду, мама вошла в комнату, молча опустилась на кровать. Закрыла глаза.
Что-то это совсем на нее не похоже. Я пересела к ней, заглянула в лицо.
- Маам?
- Все хорошо. – медленно отозвалась она, открывая глаза. Между бровей пролегла складочка. Она перевела взгляд на меня. – Устала очень. Все сделанное вами само собой не решится.
Очередной приступ стыда затопил меня, казалось, с головой и плескался теперь на уровне потолка.
- Да ладно, мам. Все же быстро забудут, что случилось. – пробормотала я, сжав руки на коленях и разглядывая ковер на полу.
Мама усмехнулась:
- Ренн, все забудут о нападении. Никто не узнает, что ты влезла в чужой дом – это тема для отдельной беседы. Но никто и никогда не забудет, что ты ночами бегала не пойми к кому.
- Да не бегала я никуда! – возмущенно отозвалась я, но смотреть на маму все-таки пока не хотелось, поэтому продолжила изучение ковра. – я думала, ты хоть в этом мне поверишь!
- Я-то верю. – на удивление мирно ответила мама и вдруг со вздохом опрокинулась на постель. Уже лежа продолжила:
- Хуже всего то, что этому верят все, кто был на месте преступления. Благодаря нескольким штатным газетным писателям – этому теперь и вся страна поверит. Мы не успели ничего сделать, Эл сначала вызвал всех, кото мог, и только потом известил нас. – послышался странный звук, который я опознала как скрежет зубов.
- Да забудут они, кому какая разница? – неуверенно продолжила я гнуть прежнюю линию. Мама рывком села.
- Тебе восемнадцать через два месяца. – с нажимом проговорила она. – Два месяца. Всего. За это время никто ничего не забудет. Я уже не говорю о том, что уже пора объявлять о помолвке!
Я замерла. С недоверием посмотрела на маму.
- То есть все, что случилось, это повод ускорить мою ссылку? Отдать кому угодно, кто возьмет? Это так?
