Спать?
Спать…
Спать и не просыпаться.
Не просыпаться после той правды, которую я только что узнала о себе.
Меня снова вывернуло наизнанку. Я обнимала стерильный унитаз в туалете, прилегавшем к моей спальне. Еще. И еще раз. Вытерла рот рукой, уперлась любом в холодный обод раковины. Прикрыла глаза.
Как он сказал?
– Ты – чистокровное дитя семьи де Мармонтель! Ты дочь нашего отца и нашей матери. Они – оба такие же чистокровные де Мармонтели. Оба, повторяю. Мы все братья и сестры. Веками мы продолжали наш род, не смешивая свою кровь с кровью недостойных! Ты – избранная де Мармонтель. Тебя зачали, чтобы ты стала моей женой. У тебя, мое сердце, великая миссия – ты должна родить нам детей – следующее поколение де Мармонтелей!
Меня начало мутить прямо в столовой. Весь зал закружился вокруг моей головы. Улыбка брата стала какой-то дьявольской.
– Мои… – с трудом подавляя рвотные позывы, выговорила я, – родители – родные брат и сестра?
– О, боги! – выкрикнув это в потолок, Валентин подошел ко мне и нанес пощечину. Несильную, я бы не сказала, что было больно. Но голова моя улетела с сторону. Эврард даже не попытался заступиться, впрочем, он уже показал свое отношение ко мне. – Проснись же, Лулу! Ты одна из нас, пора уже взрослеть, принцесса! Конечно, конечно, моя радость, ты все правильно поняла. Ты – особенное дитя, с особенной судьбой. О… тебе не стоит меня бояться. В этом замке о тебе будут заботиться, как никогда и нигде. Здесь тебя будут любить больше всего на свете! Ты будешь купаться в любви, в золоте, во власти и поклонении твоей красоте! Тебе будет дозволено все. Может быть, ты сейчас этого не понимаешь, виной всему – твое воспитание. Ты была вдалеке от нашей семьи, вдалеке от нашего дома, в твою маленькую головку были вложены глупые вещи. Это нестрашно. У нас есть время. Ты должна повторить судьбу женщин де Мармонтель! Как это было на протяжении десятков поколений. Мы сохранили свою уникальность, пронесли ее через века и на нас с тобой традиции не остановятся. Мы их не только продолжим, но и усовершенствуем!
– Что случилось с моей мамой, почему она такая? Ее… тоже любили? – горько усмехнулась я, не в силах справиться с тем, что услышала.
В том конце зала наконец отреагировал Эврард. Теперь уже он расхохотался, да так громко, что у меня чуть не заложило уши. Смех был очень злым. Злым настолько, что могло показаться – это не смех, а рев смертельно раненного животного.
