В явившемся с кавказских гор неведомом грузине граф Толстой сумел увидеть новую реинкарнацию Петра Великого. Толстому дали орден Ленина «за выдающиеся успехи в советской литературе», сделали его депутатом Верховного Совета. Он превратился в завсегдатая официальных приемов. Сталин часто беседовал с ним, даже подарил свою трубку — Толстой выпросил ее для собственной коллекции. Но однажды, как вспоминал художник Юрий Анненков, из-под личины любимца вождя вырвался настоящий волчий вой: «…Так как не было водки, мы пили коньяк». Толстой становился все более весел: «Я циник, — смеялся он, — мне на все наплевать! Я — простой смертный, который хочет хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу! Но только это не так легко, как можно подумать. Нужно склеивать столько различных нюансов! Я написал моего „Азефа“, и он провалился в дыру. Я написал „Петра Первого“, и он тоже попал в ту же западню. Пока я писал его, видишь ли, „отец народов“ пересмотрел историю России. Петр Великий стал, без моего ведома, „пролетарским царем“ и прототипом нашего Иосифа! Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне плевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится действительно быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбург — все они акробаты. Но они — не графы! А я — граф, черт подери!.. Моя доля очень трудна…»
Державные милости приходилось отрабатывать не только литературой. Когда ведомство Геббельса разрекламировало на весь мир расстрел советскими энкавэдистами пленных польских офицеров в Катыньском лесу, Сталин искал мощный контрпропагандистский ход. Как только Красная армия отвоевала Катынь, была назначена специальная комиссия по расследованию этого преступления. В ее состав включили и незаменимого «акробата» Алексея Толстого. Естественно, и этот трюк ему удался. Комиссия «передоказала», что расстреливали поляков немцы. Только в годы перестройки СССР официально признал: немцы тут ни при чем, наша работа.
Иногда милость вождя падала неожиданно как снег на голову. Автор «Чингисхана» и «Батыя» Василий Ян вряд ли рассчитывал, что в 1942 году станет лауреатом Сталинской премии! Как и Алексей Толстой, он вышел из «бывших». До революции служил военным чиновником в Туркестане, работал корреспондентом Петербургского телеграфного агентства в Турции и Румынии. Потом вернулся в советскую Россию и стал литературным поденщиком — писал по заказу госиздательства детские повести о Спартаке и «народных» восстаниях против Александра Македонского. Делал это крайне добросовестно, никогда не мозолил глаза начальству. И вдруг его прорвало! В «Чингисхане» он описал места, где странствовал в юности, проезжая верхом пустыни от Средней Азии до Индии. Роман вышел очень живым. И, как на заказ, в тот самый год, когда понадобилась патриотическая тема. Немцы как раз подходили к Волге.
