С неба накрапывал мелкий дождь, пока она на автомате брела домой. В течение этой прогулки чувствовалось кожей: у всех мест есть души, и душа этого города была ей рада. Кельн скучал по ней, плакал вместе с ней.
Часто после своей смерти она думала: как будет идти по знакомым улицам любимого города, никем не узнанная? Рут предпочла умереть не только для других, но и для себя самой. Ее звали так же, как и при жизни, но это была девушка без родного города и без семьи. Когда она думала о себе в таком ракурсе, было чуть легче. Восприятие реальности тоже изменилось, словно ее укутали в полиэтиленовый мешок, из которого ни черта не видно и не слышно…
Однако возвращение чувствовалось правильным. Несмотря на свою незаметную, мрачную жизнь, здесь она была чаще счастлива, чем нет.
Они жили в старом многоквартирном доме, в Альтштадт-Норде. По дороге глаза выхватили странную фразу на стене одного из зданий:
This too won’t last[12] .
Это называлось ирония стен. Граффити было тут уже много лет, но именно сейчас надпись показалась пророческой. Ее будто специально для Рут написали.
Дверь подъезда неожиданно оказалась приоткрытой. Она взбежала по лестнице, словно у нее были крылья. И только перед дверью квартиры поняла, что ключей нет. Черт знает, где они теперь. Может, все еще в морге Пфорцхайма…
Некоторое время Рут стояла перед дверью. Все события после ее смерти начинались с этого. Но ломать дверь родного дома она не стала. Палец нажал на звонок.
На часах было шесть утра. Про себя она молилась тому, кого не было, только об одном: пусть мама откроет дверь и увидит ее саму, а не пустое место. Пусть Рут вернется в мир людей.
Дверь открыли, но Рут не увидели.
Мама замерла в проходе, тревожно глядя в пустоту лестничной площадки, хотя ее дочь была в невероятной близи и с ее волос капала дождевая вода.
Мать казалась той же, только более уставшей. Недоуменно обведя площадку сонным взглядом, она закрыла дверь, но Рут уже переступила порог.
«Зря говорят, что нечисть должна входить только по приглашению», – невесело усмехнулась она и последовала вглубь квартиры.
Рядом с прикроватной тумбочкой возвышалась гора пилюль и склянок. Осторожно перебрав их, Рут поняла, что это снотворные, успокоительные и средства для улучшения кровообращения.
Утренний свет окрасил лицо матери пепельным цветом, и она почти слилась с серой подушкой. Девушка присела рядом и провела по ее волосам рукой со сбитыми костяшками. Плакать больше не хотелось. Было просто грустно.
