Мы как раз добежали до театра, но тут нас попытался задержать, растопырив руки, взволнованный дежурный противовоздушной обороны.
— Стой! Сию же минуту в бомбоубежище! — крикнул он. На голове у него был стальной шлем, он погнался за нами. Мы не ответили и побежали через площадь Оперы.
— Я заявлю о вас! Это саботаж! — крикнул он В ярости.
— Мы в театр спешим, приятель! — крикнули мы, добежав до нужной нам железной дверки. Она была только притворена. Мы устремились к ней. Мюке, который в этот вечер не был занят в частях ПВО, стоял в маленьком, почти совсем темном вестибюле и прежде всего взял от меня сумку с инструментами, принадлежавшими театру. Мы не могли отдышаться после быстрого бега.
— Вы оба оставайтесь здесь, — сказал он Вальтеру и Пелле. — Даниэль отнесет портфель Еве, хорошо? — Мы кивнули в знак согласия, и Мюке повел меня какими-то коридорами к сцене. — Осторожно! — предупредил Мюке и оглянулся. — Репетируют освещение! — По огромной сцене ходили несколько рабочих. Из зрительного зала раздался барственный басок:
— А теперь отойдите от стола к окну налево. Остановитесь там. Куттнер!
Откуда-то сверху донесся угодливый голос:
— Я здесь.
Снизу опять послышался голос главного режиссера.
— Куттнер, у окна, по-моему, маловато. Медленно, совсем медленно включите правый софит…
В зрительном зале наверху справа загорелся прожектор. Он осветил декорацию у окна, где, щурясь от света, стоял в неестественной балетной позе молодой помощник режиссера.
— Теперь хорошо, Куттнер. Запишите!
Человек в коричневой форме, осторожно ступая, пересек сцену. Приложив руку козырьком к глазам и прищурясь, он оглядел зрительный зал.
— Господин режиссер, — крикнул он. — Пора в бомбоубежище.
— А, чепуха! Успеется, когда бухать начнут, — послышался снизу все тот же нетерпеливый барственный голос.
Человек в форменной одежде пожал плечами, повернулся, вытянулся по-военному и приказал:
— Все, без кого господин режиссер может обойтись на осветительной репетиции, — в бомбоубежище!
— Вы рехнулись, приятель! — раздался из партера голос, дышащий яростью, как огнемет огнем. — Совсем, видно, рехнулись, мои приказания отменяете! — Теперь это уже рычал лев на поджавшую хвост собаку. — Какого черта вы здесь распоряжаетесь? Здесь распоряжаюсь я, понятно? Вы срываете работу! Сию же минуту уйдите со сцены, или я пожалуюсь на вас гаулейтеру! Мы спустимся в бомбоубежище, когда начнется бомбежка, ясно? Но сейчас до этого еще не дошло, понятно? Не дошло!
