Приняв решение, Элинор постучала в дверь смежной комнаты. Дверь сразу открылась, но перед ней стоял не муж, а его слуга.
— Клинток, мадам. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Мистер Дилэни…
— Он внизу с графом.
Элинор знала, что не сможет заснуть, не придя к окончательному решению.
— Я оставлю ему записку.
Слуга тотчас принес дорожный набор — бумагу, перо и чернила, подвинул для нее стул и все это с медлительностью, от которой ей хотелось кричать.
В конце концов она взяла перо и написала:
"Так как наша женитьба некоторым образом уже совершилась, я буду весьма признательна, если вы не станете беспокоить меня.
Элинор".
Получилось жестко и прямо, но Элинор не могла раздумывать.
Она сложила записку и передала ее Клинтоку.
Вернувшись в спальню, Элинор разобрала постель и стала готовиться ко сну, решив обойтись без помощи горничной. Сидя перед зеркалом в своей просторной фланелевой рубашке, она расчесывала волосы, длинными прядями сбегающие вниз по плечам и груди, и обдумывала события этого вечера.
Итак, у ее мужа есть враги. Что ж, как говорится, кто ужинает с дьяволом, должен иметь длинную ложку. Элинор полагала, что Николас в состоянии позаботиться о себе, и надеялась, что он не станет втягивать ее в свои сомнительные дела. С нее довольно того, что было в доме ее брата, и теперь она хочет покоя и уважения.
Смежная дверь отворилась.
Николас стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку, держа записку в тонких пальцах. Он снял сюртук, жилет, галстук и теперь в рубашке, открывающей шею, казался похожим на пирата.
Сердце Элинор забилось сильнее, щетка выпала из ее пальцев.
Он прошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Выражение его лица было спокойным, но тон показался ей жестким и холодным.
— Никогда больше не пишите мне таких записок, прошу вас. Если кто-то прочитает…
— Кто, ради Бога, станет это читать, — раздражение переполняло Элинор, — разве что ваш слуга, которому, как я понимаю, вы доверяете… — Ее голос звучат непривычно резко.
— Помните, это необходимо для вашей же репутации! Подобная записка может погубить ее.
Элинор чувствовала, что краснеет. Его критика была не лишена оснований.
— Прошу прощения, вы абсолютно правы. Я постараюсь впредь быть осторожной и никогда больше не сделаю ничего подобного. А теперь — спокойной ночи.
Он не пошевелился и продолжал молча смотреть на нее, словно изучая.
— Итак, вы на самом деле думаете так, как написали? — Голос его звучат ровно. — Я готов был предположить, что в вас больше сердечности.
