Я начинаю вопить неожиданно для самой себя — больно, и я жду продолжения. Медсестра не реагирует — она танцует, накладывая мокрые тряпочки, Л. А. удивленно приподнял брови над маской, но не возражает.
Можно повопить? Что, не сердятся? И бить не будут? Хорошо. Синице не скажу, она — дура. Какое счастье!
— Ууууфффоййййй!!!
— Ой, вы нас пугаете, — шутит Л. А. и пытается мне рассказать, что у меня оказался очень сложный варикоз.
Я успеваю и вопить, и слушать.
— У вас такой сложный варикоз оказался, но мы, хирурги, справились.
Он скромничает: из хирургов в операционной он был один (Боковой доктор, думавший, что я боюсь, получает за это красную карточку). Хотя… Царь… Мы… вполне… мы художники такие скромные…
— Ууууфффоййййй!!!
А я не фокусирую, я воплю, что-то жжет и тянет, как будто утюг горячий держат. А я ненавижу гладить! И вообще, я боюсь. У меня сейчас ребра лопнут от страха, а когда кричишь — отвлекаешься.
Я закрываю лицо руками — это не я. Можно вопить. Я-то сильная и воплю редко, и мне стыдно, но больно и хочется вопить — это приятно, и никто не ругает, поэтому я прячусь — нет меня.
— Все. Вставайте.
Я затыкаюсь и встаю, пусть только попробуют новые ноги не встать.
Л. А. говорит мне, что нужно наступать на полную ступню. А я говорю себе: нужно поскорее смыться из перевязочной, потому что больно. И ухожу не своей ногой, в которой что-то жжет, завернувшись в простынную юбку.
Моя двести десятая палата — напротив перевязочной, я уже тяну руку к дверной ручке, чтобы спрятаться, но вдруг вижу, что в коридоре на меня уважительно смотрят больные в халатах. Аха! Надо было вопить громче! О чем-то надо же будет с ними говорить! Это Л. А. знает правду:
— Первая перевязка неприятная.
И я знаю, а им ни к чему. Л. А. — не выдаст. Цари не болтают секретов.
— Здравствуйте, — говорю я всем сразу и улыбаюсь.
— Больно, да?
— Да, — улыбаюсь я и печально киваю головой, изображая посттравматическую скорбь.
Мне открывают дверь в палату. Я вешаю юбку, забираюсь на кровать и смотрю на синицу.
— Не больно!
— Правда?
— Правда. Буду есть, и пить надо.
— Правда-врун-чик-чик-чик. Я слышала.
— У тебя таких ушей нет, — показываю я синице язык, она обиженно отворачивается.
Я снимаю с подоконника холодную воду и йогурт со смешной крышкой, в которой прыгают хлопья. Лежу и улыбаюсь.
Приходит Зеленое Облако.
— Ну что? Ты как? Ничего не беспокоит?
Меня? Беспокоит, конечно. Я вообще беспокойная.
— Нет, если вы про «не тошнит ли?» или что-то вроде, то нет, все хорошо. Воду пью.
