— А выключите свет — тяжело со светом, — прошу я.
— Сейчас укол сделаем и выключим, — отвечает кто-то.
Свет выключают, стонавшая девочка умолкает.
Я хочу в туалет.
— А до утра далеко? Сколько времени?
— Два часа, а утро в восемь, — говорит мама ребенка, — ты в туалет хочешь?
Я молчу. Чужая мама мне объясняет, что принесет какую-то утку, что это не стыдно. Я не верю, я не хочу утку, я хочу встать и пойти сама. Под меня всовывается что-то холодное.
— Не надо.
Чужая мама уговаривает меня не терпеть. Плакать нельзя. Спать невозможно. Каждый час я ее бужу, чтобы узнать сколько времени. До сих пор не понимаю, как спали мои соседки с залепленными повязкой глазами.
Без катетера — нет части боли и нет несвободы. Но теперь мне стыдно и обидно, потому что я привыкла быть сильной. И я злюсь и плачу.
Селедкино счастье
Ночью не спала.
06:30, я все плачу.
Входят медсестры делать уколы. Я прошу пустырник, но в этом отделении таких препаратов нет. Медсестра с музыкой в кармане меня успокаивает, хотя часов двенадцать назад говорила бабе Зине, что она вредная и никого здесь утешать не собирается:
— А хотите, я вам так настроение подниму? Смотрите, у вас все ножки до потолка!
Это утешает, потому что правда, абсолютно все — до потолка, не дотянешься. Уговаривают не думать ни про катетер, ни про судно — на острове полно таких вещей, они не важны. Важно, чтобы температура не была 38. Потому что тогда будут колоть анальгин с димедролом — а я не хочу лишних лекарств и молчу, прячу градусник в тумбочку.
Свет выключают. Я пытаюсь спать и не двигать ногами. Утром спать как-то уже не страшно, я больше не думаю про земляную воронку, я говорю своей голове «привет», и она выбрасывает меня в потрясающее место — салон бижутерии моей однокурсницы Авроры, Париж в районе Курского вокзала, шоу-рум, в нем колышется занавеска и улыбаются удивительные узоры, оттуда прямо через чудесное окно я проваливаюсь в большое белое облако, мне тепло. Вот проснусь, позвоню маме, попрошу пустырник на остров. А пока растворюсь в облаке, исчезну отсюда. Что-то скребет меня по плечу, мне не хочется вываливаться из облака и просыпаться, но мне любопытно, светло и немного щекотно.
Я поворачиваюсь посмотреть, кто меня поскреб, — это Л. А. пришел и меряет давление — можно в космос, потому что 120. А потом ныряет под одеяло, выныривает и спрашивает:
— Катетер сняли уже? Голова не кружится? Не тошнит?
— Он сам снялся, — огорчаясь, что спала пятнадцать минут, механически говорю я.
