Я опустил дрожащую руку — ствол еще дымился.
Чока подошел, забрал у меня самопал, потом наклонился к заборным секциям.
— Все три пробило, — сообщил он.
— Сила! — восхитился кто — то.
— Надо мишень нарисовать, — предложил кто — то.
— Молоток, — Чока, закуривая, легонько ткнул меня кулаком в плечо, — а я думал, сдрейфишь.
— Я видел ее… — сказал я тихо.
— Кого?
Я молчал, у меня подрагивали плечи и руки.
— Да у малого крыша поехала, — заржал Сероштан, — ты не обкакался, а? А ну штаны покажи.
Чока повернулся к Сероштану:
— Слышь, ты, штанина, — неспешно сказал Чока, выпуская дым в лицо Сероштану, — если ты колупнешься еще раз на Андрюхиного брата, я тебе твою жопу на голову натяну, понял? Не слышу — понял?
Сероштан, недовольно кривясь и отворачиваясь, что-то пробормотал в знак понимания.
Я плохо помню, как очутился в бабушкином доме.
Помню только, что бабушка начала было ругаться из-за того, что я вернулся поздно, и пирожки уже остыли, но потом успокоилась. Она постелила мне раньше положенного, и я в этот вечер не стал просить бабушку разрешить мне посмотреть фильм для взрослых после программы «Время». Все тело ныло, я быстро уснул. И увидел фильм. Был летний день. Я ехал по степи на тачанке с пулеметом. Мне было столько же лет, как и сейчас. Кроме меня, на тачанке находились двое — возница с винтовкой за плечами, погоняющий лошадь, и перевязанный крест-накрест пулеметными лентами усатый махновец в папахе. Над тачанкой реяло знамя с черепом и костями, над которыми было написано: «Свобода или смерть». Махновец с пулеметными лентами весело улыбался и о чем-то кивал мне. Фильм шел без звука, но при этом цветной. Степь закончилась, мы подъехали к невысокому обрыву, за которым текла река. На том берегу, в низине, стояло много людей, и все они радостно махали мне руками. Почему-то мне показалось, что все они мне знакомы, что я просто забыл — кто они. Но кое-кого узнал. Это была бабушка Аня, моя прабабушка и мама бабушки Нины. Еще на том берегу стоял священник в длинной рясе и ласково мне улыбался. Я узнал его по фотографии в папином альбоме — это был Федор, отец моего деда. Рядом стоял тоже священник — я узнал и его, это был брат Федора, его звали Иакинф. Все люди радостно махали мне руками, но не звали к себе, а просто, как мне казалось, приветствовали. Но все же я подумал, что сейчас вместе с тачанкой перееду неглубокую в этом месте реку и встречусь с ними. Улыбчивый махновец в папахе нагнулся ко мне и, как я понял, без слов пояснил, что на тот берег они поедут без меня. А мне пора возвращаться. Я кивнул в знак согласия, слез с тачанки. Махновцы дали мне в руки большой сверток какой-то вкусной еды — я почувствовал это по запаху. И сказали неслышимо: «Иди». Я улыбнулся, помахал всем свободной рукой и пошел босиком по пыльной дороге домой.
