Первое ноября
Айвазовский, друг, дружочек, дружище… Гуляли с мамой по Третьяковке. Ноги болели, поясница. И тут — картина — на всю стену. Облака над морем. Штиль. Мама подошла к ней, и я встала вплотную к маме. Выдохнула:
— Нифига себе облака, — но тут же заметила, что это не мама моя, а другая женщина. Быстро сказала:
— Извините, — и убежала в другой зал. Нашла маму стоящей у голой женской статуи.
Мама сказала, что тоже меня с кем-то спутала. Обратилась к девушке, думая, что это я:
— Это твое тело. Вот прям твое. С тебя будто рисовали. Только попа не похожа, у тебя чуть объемней, а так — вылитая ты.
Девушка замерла, выслушав, а затем молча отошла к другой картине. В Третьяковку приходишь как к себе домой — знакомые лица и стены. Но в то же время Третьяковка — столкновение судеб, тел и мыслей. Вот как мы заключили с мамочкой, проходив по галерее восемь часов.
Пятнадцатое ноября
Так не хотелось идти в школу, так воротило и корежило… Пошли все эти ЕГЭ и одноклассники лесом, вот правда. Достали уже со своими репетициями полонеза. Не пойду на выпускной. А в Дрездене сейчас плюс двадцать… И люди там, наверное, поприятнее и подобрее. Прочитала в интернете статью о том, как поднять температуру, и съела несколько кусочков грифеля от карандаша — противный на вкус графит. Но тут у меня резко потеплело в желудке. Как будто там лампочку включили. Я очень удивилась.
И попыталась успокоиться. Легла на кровать, свернулась калачиком и подумала:
— О‐о-о, какая я дурында…
А не захотела идти из-за Ленки. Она окончательно рассталась с Прилипалом (ура). Я за нее порадовалась, сказав, что все она правильно сделала. Но Лена сидела молча, лицо — как сметанка. Однородное и белое. Называется — ушла в себя. И тут вдруг она засмеялась со слезами на глазах. Истерично так. Аж страшно. Потом успокоилась и одним большим «ух» выдохнула всю эту муть на меня, да так, что я в расстройстве чувств в школу не пошла. Через несколько часов эти грифельные ощущения прошли. И я, рыдая, рассказала родителям и о Лене, и о съеденном грифеле. Как они отреагировали? Ну, не каждый родитель знает, что их ребенок дурочка. Они, конечно, обалдели, но простили меня и посмеялись, а потом взгрустнули. И опять посмеялись — смех, как известно, реакция отрицания. Ихи-хи.
Тридцатое ноября
Соня подхватила ротавирус и полдня слезно просила меня поиграть с ней в куклы. Но я готовилась к ненавистным ЕГЭ и не могла выполнить ее просьбу.
