В половине сентября был назначен наш отъезд в Петербург, и вот пятнадцатого симфония завершилась. «Окончен труд...», надо ждать теперь исполнения. Теперь, когда работа уж завершена, я спокойно отношусь к тому, сыграют ли её или нет. Может быть и то, и другое. Я смотрю на это, как на двух игроков, как на два состязающихся лица: и тот и другой могут победить, ни та, ни эта победа не удивит - может только обрадовать или опечалить. За моей симфонией есть шансы: музыка красивая - этого, я думаю, отрицать нельзя, - форма правильная, гармония красивая, темы яркие, сплетение тем и контрапункт, хоть жульнический, но есть... За что я боюсь, это за инструментовку. Сильно боюсь, что мои tutti не все окажутся как следует, и это сознание мне мешает иногда полюбоваться своей толстенькой партитуркой. Успокаиваюсь тем, что покажу её Глиэру - он кое-что скажет, Мясковский кое-что посоветует, Глазунов подправит. А исполнят её или нет, всё равно хорошо, что я написал симфонию. Польза для дальнейшего будет и в смысле техники, и во многих других смыслах. Спокойно могу сказать, что моё лето не пропало.
В моём дневнике ничего не упомянуто о первом шахматном турнире, в котором я участвовал в жизни. Начался он пятого февраля этого года в Шахматном Собрании. Турнир был смешанный, для игроков всех категорий. Я так и думал, что войдут все категории, но впоследствии оказалось, что большинство - игроки второй категории, остальные первой и третьей, так что я, не принимая в расчёт даже моей неопытности, был одним из слабейших его участников. Помню, пятого вечером я был в Собрании и, в ожидании начала, сидел в смежной с игорной комнатке, болтая с Малютиным.
Подошёл Чудовский и протянул веерочком беленькие билетики, предлагая вынуть жребий. «Интересно, с кем это я буду играть сейчас», - сказал я и вытянул номер четвёртый. Через минуту он опять подошёл ко мне, взял под руку и повёл в игорную комнату.
- Что-ж, вы можете начинать, - проговорил он. - Вот ваш партнёр.
Нас познакомили. Рядом, за отдельным столиком, были расставлены шахматы, стояли часы и лежала бумага с карандашами. Мы сели. Партнёр, Демчинский. спросил:
- Вы... какой категории?
Я поскромничал:
- Четвёртой... третьей.
- Позволите начать?
- Пожалуйста.
Всё было торжественно. Я волновался страшно. Уже давно моя мечта была - играть в каком-нибудь турнире; она осуществилась. Игра началась. Я едва мог думать. Когда я записывал, мои руки прыгали и выводили какие-то каракули. И партия какая-то не такая. Венская... я никогда не играл венской. Я помнил принцип: надо поскорей выводить фигуры; и ласкеровский: коней сначала, потом слонов, и старался руководствоваться им. Я то и дело посматривал на часы и, чтоб хоть сколько-нибудь успокоиться, жевал конфетку. Когда мой противник задумался, я встал и подошёл к Чудовскому, который за длинным столом, наискось от меня, играл с Вудбергом. Наклонившись над ним, я стал смотреть его запись.
