— Ты думаешь…
— Я почти уверена, — с ноткой пренебрежения отозвалась Богуслава, — что к алтарю она шла вовсе не невинной… ваш брат — благородный человек…
Щеки не горели — пылали.
— Он пока еще ослеплен ею, но вскоре эта ослепленность уйдет. И он поймет, сколь глубоко ошибался.
Если уже не понял.
— Если уже не понял, — Богуслава озвучила украденную мысль. — Он, конечно, станет все отрицать…
Вздох.
Громкий. Совокупный.
— К тому же Евдокия принесла в семью деньги, и он будет чувствовать себя обязанным…
— Если бы от этих денег еще польза была… представляешь, я попросила у Лихо денег… всего-то двести злотней. А он не дал! Говорит, что мы и без того много тратим.
Зачем Евдокия это слушает?
Неужели и вправду надеется услышать нечто, для себя новое.
— Но я же должна хорошо выглядеть! — Августа едва не кричала, но вовремя спохватилась: высокородные панночки следят за своей речью, которой надлежит быть тихой и плавной. — Ты же понимаешь, Славочка, каково ныне молодой бедной женщине…
Евдокия фыркнула.
Не были они бедными, несмотря на все долги князя Вевельского, на проданные картины, на исчезнувшие в ломбардах статуэтки… на фамильные драгоценности, которые пришлось-таки выкупать, хотя Евдокия с гораздо большей охотой оставила бы их в закладе. Куда ей надевать тот сапфировый гарнитур, который якобы ей принадлежит, да только от той принадлежности — слова одни.
— Тише, дорогая, — Богуслава улыбалась.
Евдокия не видела ее лица, но точно знала — улыбается, ласковой правильной улыбкой, именно такой, какая и должна быть у родовитой панны.
— Все еще наладится…
— Как?! — это хотела знать не только Августа. — Мы же пробовали…
— Вы поспешили… погодите…
— Год ведь…
— Год — это слишком мало… и в то же время много… ты права. Целый год прошел, а она еще не объявила о том, что ждет наследника…
— Она старая…
— И хорошо. Для вас, мои дорогие. Княгиня Вевельская не может быть бесплодной… если она желает оставаться княгиней.
Вот уж чего Евдокия точно не желала. Но разве ж у нее был выбор?
Был.
Отказаться.
Он ведь забрал перстень и… и не следовало принимать его.
Любовь?
Любовь — это хорошо… но не получится ли так, что ее будет не достаточно?
Нет, она не сомневается в Лихо… пока не сомневается? Или, если все-таки думает о том, что однажды он попросит развода, все-таки сомневается?
Это дом… или не дом, но люди в нем обитающие… сестры Лихослава… и отец, который до Евдокии не снисходит, и всякий раз, встречая ее, кривится, будто бы сам вид Евдокии доставляет ему невыразимые мучения.
