Его снова допрашивали. Все указывало и подтверждало, что он англичанин – за исключением того факта, что он обгорел до черноты, и это не устраивало офицеров-контрразведчиков.
Они спросили его, где находились войска союзников в Италии, и он предположил, что они взяли Флоренцию, но были остановлены среди холмов и городков севернее. «Готическая линия».
– Ваши дивизии застряли у Флоренции и не могут пройти опорные пункты, к примеру, в Прато и Фьезоле, потому что немцы засели на виллах и в монастырях и прекрасно защищены. Это старый прием – крестоносцы совершали такие же ошибки в походах против сарацинов. И так же, как им, вам нужно взять эти города-крепости. Но они никогда не сдавались, только во времена эпидемий чумы или холеры.
Он говорил, перескакивая с одной мысли на другую, чем доводил их до бешенства – невозможно было понять, кто он: друг или враг.
И вот сейчас, несколько месяцев спустя, близ деревни в холмах к северу от Флоренции, на вилле Сан-Джироламо, в комнате, похожей на зеленую беседку, которая стала спальней, он лежит на постели, словно статуя мертвого рыцаря в Равенне[45]. Говорит отрывками про города-оазисы, про последних Медичи, о стиле прозы Киплинга, о женщине, которая его кусала… А в его книге «Истории» Геродота издания 1890 года есть вставные фрагменты – карты, дневниковые записи, пометки на разных языках, абзацы текста, вырезанные из других изданий. Единственное, чего не хватает, – его имени. До сих пор нет ключа к разгадке того, кто он на самом деле: ни имени, ни звания, ни принадлежности к дивизии или эскадрилье. Все записи в этой книге сделаны до войны, в пустынях Египта и Ливии в 1930-е годы, пересыпаны сведениями об искусстве наскальной живописи и отсылками то к галереям, то к заметкам из журналов – и все это одним и тем же, должно быть, его собственным мелким почерком.
– А вы знаете, что среди флорентийских мадонн нет брюнеток? – говорит он Хане, когда она склоняется над постелью.
Он уснул со своей книгой в руках. Хана берет ее и кладет на маленький столик рядом с кроватью. Не закрывая, приостанавливается и читает, давая себе обещание не переворачивать страницу.
Май 1936.
«Я прочитаю вам стихотворение», – объявила жена Клифтона своим официальным голосом, таким же бесстрастным, какой казалась сама, если вы не были близко знакомы. Мы были в южном лагере и сидели у костра.
Я шел по пустыне.
И я закричал:
«О, Господи, забери меня отсюда!»
И голос ответил мне: «Это не пустыня».
