Итак, царь убит. Начинается новый век. О Гигесе напишут стихи ямбическим триметром. Он стал первым чужестранцем, который возвеличил Дельфы. Он правил Лидией двадцать восемь лет, но мы все равно помним о нем как об участнике необычной любовной истории.
Кэтрин прекратила чтение и обвела нас взглядом, возвращаясь из зыбучих песков. Женщина размышляла о том, как все быстротечно в этой жизни. А я, слушая эту историю, влюбился в нее.
Слова, Караваджо, имеют силу.
Клифтоны были то в экспедиции с нами, то в Каире. Джеффри делал еще какую-то работу для англичан, бог знает какую, для служащего одной из правительственных контор. Все это происходило до войны. В то время Каир был наводнен представителями почти всех национальностей, светская жизнь кипела, они встречались у Гроппи на званых вечерах и концертах, танцевали ночами напролет. Клифтоны сделались известной молодой парой, их уважали, я же был на задворках светской жизни Каира, только иногда приходилось присутствовать на отдельных мероприятиях. Обеды, праздничные вечеринки на садовых лужайках… Обычно они меня не интересовали, но сейчас стал их посещать, потому что она была там. Я из тех, кто постится, пока не увидит то, что захочется.
Как объяснить вам, какая она? Руками? Так, как я могу руками нарисовать очертания холма или скалы? Она была у нас в экспедиции почти год. Я видел ее, разговаривал. Мы постоянно чувствовали присутствие друг друга. Позже, когда мы открыли, что влечение наше – обоюдное, обрели более глубокий смысл все предыдущие разговоры, прикосновения, взгляды, которые раньше были бы поняты неправильно.
В то время я редко бывал в Каире, один месяц из трех. Работал в департаменте египтологии над новой книгой «Последние исследования Ливийской пустыни». Шли дни, приближался срок сдачи текста, и я все усерднее сгибался над ним – будто сама пустыня переместилась сюда, на исписанные страницы; даже чувствовал запах чернил, стекающих на бумагу по перу. Одновременно боролся с ее незримым присутствием, одержимый желанием, чтобы мои чувства стали известны ее губам, напряженным мышцам под ее коленом, белизне живота, и писал краткую книгу, семьдесят страниц, сжато и по существу, дополненную картами, сделанными во время путешествия. Я не мог убрать ее тело со страниц. Хотел посвятить свою монографию ей – ее голосу, телу, которое представлял, когда она поднимается с постели, как длинная белая стрела, однако посвятил книгу королю, хотя знал, что это вызовет насмешки со стороны друзей, а она вежливо и смущенно покачает головой.
