«Так вам все же кого? — переспрашивает меня мужчина».
«Антонова Зинаида Ивановна, говорю, здесь проживает?»
«Здесь, — отвечает он, — проходите».
Прохожу я в коридор, смотрю — старушка какая-то из кухни выходит, а на диване в комнате девушка молодая сидит.
«А вас, товарищ подполковник, случайно не Сережей зовут?» — спрашивает меня мужчина.
«Сережей, — отвечаю. — А вы откуда знаете?»
«Ну, давайте знакомиться, — говорит мужчина. — Это вот, — показывает на старушку, — Зинина свекровь, это невестка, а я, значит, ей свекром буду».
Стою я и вспоминаю — какое же это родство: свекор, свекровь, невестка… И вдруг как палкой меня по голове! Да это же Сашки Антонова отец, мать и сестра…
Потоптался я на месте, огляделся. Портрет Сашкин по-прежнему на старом месте на стене висит. Молодой он на нем, не то что я — стариком за войну стал, половина головы седая.
«А Зиночка сейчас вернется, — говорит Сашкин отец. — Она к знакомой вышла, здесь неподалеку. Вы раздевайтесь пока».
Снял я шинель, потоптался еще немного, вытащил папиросы, спички.
«Я, говорю, опущусь вниз, покурю».
Поняли они, что не хочу я у них на глазах с Зиной встречаться, ничего мне не сказали.
Вышел я на улицу, закурил. «Что же это, — думаю, — у меня за любовь такая трудная? У людей все просто получается: встретились, полюбили, живут, радуются. А тут как в мясорубке все перемешалось. Может быть, кончать надо это дело, пока еще возможность есть? Сколько же можно сердце свое собственное топтать?»
А тут как раз Зина через двор идет. Подбежала, прижалась головой к груди, заплакала. Потом видит, что раздетый я, без шинели, все поняла.
«Прости, говорит, Сережа. Два дня, как приехали они. Не могла я никак тебя упредить. А с ними разговор у меня уже был, я им все объяснила. Пойдем».
Залился я весь кумачовым цветом, совестно мне стало от своих собственных мыслей. «Что же ты, — думаю, — сукин сын, от любви своей четвертый год бегаешь, как последний трус? Что же ты сам себе счастья не хочешь? Или не заслужил ты его?»
Про себя-то, как говорится, хорошо было так думать, а вот вернулись мы в квартиру, увидел я опять отца с матерью Сашкиных, и снова такое на душе сделалось, будто повис у меня немец на хвосте и вот-вот шарахнет по затылку из спаренного пулемета.
Вошли мы с Зиной в комнату. Познакомила она меня с ними. Сели мы. Старушка Пелагея Никитична, Сашкина мать, на стол собирает, а дочка ее, Наташа, помогает.
«Садись, Сережа, — говорит Зинин свекор Петр Филатович, — перекусим чем бог послал. С дороги-то небось проголодался».
