Но тревожное напряжение продолжалось недолго. Всадники начали спешиваться и целоваться с атаманом. Чумаки тоже подошли к переднему возу. Оказалось, что всадники — это дозорные из Бахмутского караула. В степи появились мурзаки, вот дозорные и караулят, охраняют дорогу, проверяя, кто куда едет или идёт, и предупреждают об опасности. Чумаки угостили казаков рыбою, попрощались и вскоре снова тронулись в путь…
Известие о появлении татарской разбойничьей шайки встревожило чумаков. В лагере сейчас только и слышались разговоры об этом.
— Такое заварилось, что этой ночью, наверное, и задремать не придётся, — горевал Семён, прозванный Сонько за то, что умудрялся засыпать даже на ходу, держась за грядку воза или за ярмо, а некоторые шутя уверяли: бывает, что он спит, держась и за воловий хвост.
— Но ты, Семён, попробуй, ведь в татарской петле спать не придётся.
— Я из петли мурза ка выскользну. Видишь, тонкий, щуплый. А вот ты, Грыцю, костистый, с крючка не сорвёшься.
— Пугаешь, а у самого от страха уже гашник лопнул, — отпарировал Грыць.
Семён вскочил, и в это время штаны у него и в самом деле начали сползать. Чумаки громко захохотали.
— Да это он сам отпустил ремешок, — проговорил, улыбаясь, Гордей.
— Конечно, сам. Чтоб свободней лежать было, а то живот разбух.
— Эх, намять бы тебе бока!..
Вблизи что-то зашелестело. Чумаки притихли, а кое-кто вскочил на ноги.
На дорогу вышло двое караульных.
— Очень громкий гомон.
— Далеко слышно.
Сделав замечание, караульные снова спрятались в густых, высоких зарослях травы.
Вечер надвигался быстро. Степь всё сильнее укрывалась синеватым сумраком. После пережитого за день чумакам хотелось покоя, поделиться своими мыслями, услышать душевное слово товарищей-побратимов.
— Продолжай, Гордей, рассказывать про Сечь-матушку…
— И про Крымскую землю.
— Да побойтесь бога, хлопцы, я ж вчера и позавчера… Что ж это, одной тетери и на обед и к вечере…
— Даже после вечери…
— А как же, когда по вкусу!
— А может, послушаем Савку?
— А чего ж, давайте.
— Пусть кобзарскую.
Чумаки знали об удивительной памяти Савки. Услышав раз-другой песню или какой-нибудь рассказ, Савка мог и спустя большой промежуток времени пересказать всё слово в слово.
— Пусть споёт про Савур-могилу…
— Слышали уже, ещё когда ехали на Дон.
— Длинная и печальная.
— Давай тогда «Гомон по дубраве…».
— Тоже печальная.
— Что-нибудь весёленькое…
— Тогда про чумака и сено.
— Послушаем.
Ой, косит хозяин да на сенокосе…—
начал Савка высоким голосом и вдруг умолк. Вспомнив, наверное, как пели эту песню другие, он начал медленнее:
