— Я, конечно, понимаю тебя, — нехотя продолжал разговор Пыжиков. — Тут и сержант Батурин меня подковырнул и майор Рокотов уехал молча, с застывшей на лице усмешечкой… Ну, допустим, я плохо стреляю, а дальше что? Обещаю тренироваться. Доволен? Честное слово, товарищ капитан, лучше переменим пластинку. Я уже взрослый…
— Понимаешь, Петр, какое дело, — старался отвечать я спокойно. — Мы с тобой сейчас не на фортепьяно играем, а говорим о серьезных делах. Офицер обязан хорошо стрелять. Но это еще не все. Самое трудное — воспитывать самого себя. Можно быть взрослым и сознательным, но надо же уметь сначала учиться, а потом уже учить… и на своем примере, мой дорогой! А чему мы можем научить, если сами не будем уметь хотя бы отлично стрелять?
Пыжиков долго молчал. Но молчание его мне казалось раздражительным, сбивчивым. Он со мной не спорил, видимо, понимал, что истина на моей стороне. Но я чувствовал, что его упорство, присущее ему с малых лет, сломить мне не удалось. Снова, как и тогда в приморской гостинице, я почуял образовавшуюся между нами трещинку. Тогда наспех мы кое-как залатали ее воспоминаниями о нашей детской дружбе, а теперь она снова начала расширяться. Я понял, что слишком разные у нас оказались характеры. Играли, учились вместе, а воспитывались врозь.
В тот вечер мы как будто бы все же поладили. Под конец нашего неприятного разговора разрешили целый ряд самых неотложных вопросов нашей работы. Договорились и о том, что я беру под свое наблюдение сержанта Нестерова, а он займется рядовым Баландиным. Остальной коллектив на заставе был здоровый и крепкий. Это меня радовало и придавало уверенность, что мы будем достойно выполнять возложенные на нас задачи. Вот только бы и Петр Пыжиков понял это!"
Дальше в дневнике капитана Ромашкова снова образовался большой пробел. Занятый служебными и всякими другими делами, он долго не заглядывал в свою заветную тетрадь и только спустя некоторое время сделал следующую запись:
"Пыжиков сегодня признался мне по секрету, что он влюблен и в самом недалеком будущем намерен вступить в законный брак. Тут задумаешься! Еще совсем недавно пришлось улаживать дела с любовью сержанта Нестерова, а теперь появилась на нашей холостяцкой заставе любовь молодого офицера. По-моему, зря нет в уставе такого параграфа, который запрещал бы жениться офицерам пограничных застав. Я, видимо, ошибаюсь, смотрю на нашу жизнь чересчур строго, но сам я, пока служу на заставе, жениться не буду… Я, конечно, понимаю, что любовь к девушке, желание связать свою жизнь с любимой крепкими узами — чувство большое и достойное высокого уважения…"
