Старый букварь | страница 10



Старушка незнакомая стоит в коротенькой шубке и пенсне, смотрит хмурыми глазами. Рыжая шубка на ней сшита из одинаковых лоскутков, как футбольный мяч. И так стёрта, что на локтях и возле пуговиц лоснится голой, без меха, кожей. Ещё была на старушке меховая шляпка и длинная юбка. Такая узкая, как трубочка. И на ногах неновые сапожки с блестящими застёжками до самого верху. Смешная получилась старушка, будто вся из других времён. Лишь тёмный, с кистями, платок бабки Анастасии на голове сближал её как-то с окружающим. И откуда он, дед Матвей, привёз такую?

— Здравствуйте, дети, — сказала старушка спокойно.

Руки она спрятала в меховую муфту больших размеров, будто держала там что-то живое.

— Что же вы не отвечаете? — спросила тем же голосом, глядя сквозь светлые стёклышки пенсне.

Ребята растерялись, конечно. И застеснялись.

Первым опомнился Федюшка Плотников. Выступил вперёд, чинно подал руку, как это делал когда-то его отец, Андрей Плотников, а вслед за ним и он, сын: протягивал руку взрослым из-за спины отца. И взрослые наклонялись, дарили его улыбкой, а то и добрым словом.

Старушка тоже улыбнулась запалыми губами. Вынула из муфты маленькую ручку, протянула Феде. Ручка была в чёрной перчатке, к замшевой коже перчатки прилепились серые шерстинки. Федя хотел пожать, да так и застыл от неожиданности: в тёмном логове муфты шевельнулся живой мех и сверкнули зелёные глаза.

— Кошенёночек… — только и произнёс он, не веря себе.

Муфта жалобно мяукнула. Из неё высунулась на свет круглая мордочка с усами. Тут все как-то сразу позабыли и о деде Матвее, и о старушке, которая так удивила. Федя даже забыл поздороваться. Так и стоял с протянутой рукой. Обступили котёнка, стали выманивать его из муфты, чтобы подержать в руках. Да малыш фыркнул, обжёгшись на морозе и тут же втянулся назад, в тёплое нутро своего логова.



— Будет вам! — сердито сказал дед Матвей и, взяв из шарабана маленький узелок, повёл старушку в избу.

Плотно закрыл за собою дверь.

Строг, больно уж строг был нынче дед Матвей. Аль утомился за три дня? Или что стряслось в дороге? Да разве у него узнаешь что-нибудь. А может, и просто: важничал. Был у него, старого, такой грех.

Только ребята не расходились. Осадили окна, заглядывают в избу, вытягивая шеи. Но ничего не видят: стёкла изнутри припушены белым инеем, и никто им в том гардинном узоре мороза не продует тёплым дыханием глазка.

Вскоре дети заметили, что из трубы дым пошёл. Теплее как-то стало на душе от того дымка. Окружили усталого Короля, заговорили с ним. Да что мог поведать конь? Водит огромным иссиня-дымчатым глазом, прядает ушами. Фыркает на своём языке. Уздечкой дразнит. На длинных ворсинах у него осел иней. Конь дышит — волосины пульсируют, как живые, туда-сюда двигаются. А видно, что хочется ему что-то поведать ребятишкам. Много он на своём веку, очень много повидал вместе с дедом Матвеем. Вот если б ему только человеческий язык — сколько б узнали дети! Лупает огромным глазом, тянется ноздреватыми губами к детям. Любит их, привык за долгие годы езды в школу и обратно.