С востока Хаджиговшан окаймляли бесконечные гряды гор. Там, в ущельях и низинах, проживала основная масса оседлых гокленов. А на западе простиралась ровная степь, где селились иомуды. Прямо на севере маячила гора Сонгидаг. От ее подножия по берегам Атрека, своенравно и бурно катящего свои воды с востока на запад, обрели пристанище скотоводы иомудов и гокленов. За Сонгидагом простиралась необъятная степь. В ней, смыкающейся на востоке с Джейху-ном, на севере — с Каракумами, на западе — с Каспийским морем, а на юге — с Хорасанскими горами, испокон века жили туркменские племена. Иомуды, гоклены, теке, эрсари, сарыки, салоры, алили, емрели, човдуры — десятки племен и родов владели этими необозримыми степными просторами. А если точнее, то прозябали здесь. Ибо хотя край формально и принадлежал им, владельцами фактически были не они. Часть края находилась под владычеством Хивы, другие части изнывали от жестокого гнета алчных наместников эмира Бухарского и шаха Ирана. Беззащитен был народ в стране без хозяина. Всякий, кому не лень, нападал, грабил, разорял, жег. Не было защитника, не было покровителя, и прекрасный край стонал под копытами иноземных коней…
Не раз и не два задумывался Махтумкули об исторических судьбах родного края. Но сейчас мысли его были поглощены другим, душа стремилась к иным переживаниям, и он легонько понукал коня, направляясь к поблескивающей издали реке.
Там, как правило, всегда многолюдно по вечерам. Девушки и молодые женщины с кувшинами, одетые в зеленью и красные платья, жаждущие восхищенных взглядов, пылкие юные джигиты, не знающие, как проявить свое мужество и силу; старики, у которых осталось больше сожалений, нежели надежд; подростки, совершенно равнодушные к мирским заботам и озабоченные лишь своими, детскими делами. Все они собирались здесь на закате солнца.
Особенно притягателен этот час для молодых. Ведь берег Гургена был как бы негласно узаконенным местом тайных встреч, местом свиданий. Вот три сверстницы наполнили свои кувшины водой, да замешкались. А неподалеку трое парней купают лошадей, засучив по колено штаны. Они то и дело поглядывают на девушек, заигрывают с ними, произносят приятные для девичьего слуха слова. Девушкам это нравится, они хихикают, строят парням глазки, не торопятся уходить, И кто знает, возможно в эти минуты завязывается узелок большого чувства, делает свой первый шаг судьба…
Махтумкули шел, не глядя по сторонам, весь охваченный предвкушением свиданья. Он устал и был голоден. Но что значили эти жалкие телесные жалобы перед тем духовным подъемом, который все больше и больше охватывал поэта! Что значили они перед той окрыленностью, что заставляла сердце парить и петь! И Махтумкули замурлыкал себе под нос:
