Абдулла возился в загоне — что-то поправлял, что-то бесцельно перекладывал с места на место. Настроение было не из лучших. Он ждал младшего брата, чтобы потолковать с ним, посоветоваться, поделиться сомнениями.
Но появился не Махтумкули, а Мяти, оживленный, нетерпеливый.
— Поздравляю! На днях отправляемся! Ты тоже едешь!
— Да ну! — без особого энтузиазма удивился Абдулла, уже знавший о том, что сообщил Мяти.
— Верно говорю! Сейчас все старики сидят у Карли-сердара. Целый день совещались, теперь решение приняли, — глаза Мяти светились, как у кошки. — Здорово, правда? Новые места увидим… повеселимся…
Устало волоча ноги, подошел Махтумкули.
— Где это ты собираешься веселиться, любитель новых мест и ощущений?
— В Кандагаре, где же еще! У Ахмед-шаха! — Мяти чувствовал себя героем. — Адна-хан, оказывается, не болтал, правду сказал нам, когда о походе сообщил. Я еду, и Абдулла тоже собирается. Верно, Абдулла?
— Верно, — неохотно сказал тот.
Махтумкули, не ожидавший такого ответа от брата, нахмурился. Постоял в раздумьи, бросил мрачный вопрошающий взгляд на Абдуллу. Тот отвел глаза в сторону.
— Отец на совете?
— Да, — кивнул Абдулла, — все старейшины гокленов там.
И отвернулся — разговаривать с младшим братом расхотелось.
Махтумкули сгрузил траву, поставил лошадь у коновязи, накинул на плечо халат и пошел к кибиткам Карли-сердара.
Они стояли на окраине села, особняком, и возле них царила приподнятая атмосфера — готовили еду, кипятили чай, кормили коней. Бородатый старик приветливо сказал:
— Сынок, если хочешь повеселиться, входи вот а эту кибитку. Желаешь поговорить — ступай в среднюю.
Махтумкули было не до веселья, он направился к среднем кибитке.
Первым его заметил отец. Пригласил:
— Входи, сынок… садись рядом со мной.
Обойдя всех старейшин и почтительно поздоровавшись за руку с каждым, Махтумкули сел рядом с отцом.
Украшенная коврами, ковриками, ковровыми чувалами и торбами просторная кибитка была битком набита людьми. Здесь собрались и старейшины, и родовитые люди гокленов. Сам Карли-сердар сидел по правую сторону двери. Это был полный, большеголовый человек среднего роста с не по-взрослому розовым лицом. Пышная, тронутая сединой борода лежала на его широкой груди.
Довлетмамед, рядом с которым расположился Махтумкули, сидел напротив сердара. По сравнению с хозяином кибитки, старый поэт был худ, старше возрастом, в поредевшей бородке его, едва прикрывающей острые скулы и подбородок, не было ни одного черного волоска. Он говорил, словно продолжая прерванную беседу:
