Как это чудесно, видеть, что искусство входит в жизнь. В Нью-Йорке, бывало, нередко устраивали как бы уроки рисования, на которые заявлялись разного рода типы, околачивающиеся по варьете. Заплатил пятьдесят центов у входа и можешь полчаса глазеть на голую пизду. При этом, конечно, все делают вид, что пришли вовсе не за этим, что их интересует нечто, называемое Искусством. Но юнцов под окном — они все еще дети, даже наставник — не проведешь, они-то знают, что им надо, и для них «модель» — это обнаженная девушка с волосиками вокруг пизды и соком между ног! Она — живое, нечто такое, что можно потрогать руками, во что можно вставить, и если мальчишки трогают ее, пощипывают зад и выполняют задания со стоячими хуями, то от этого и их работа, и весь мир будут только лучше.
Эрнест рассказывает, что ему всегда везло с видами, кроме одного раза. Тогда его окно оказалось напротив квартиры, где обитала парочка гомиков, настоящих, из разряда тех, которых опознала бы — повстречай она их на улице — даже ваша бабушка. Все было не так уж плохо, говорит Эрнест, пока они отсасывали друг у друга или у приходящих дружков, однако время от времени в доме появлялись морячки, которые, проведя ночь в утехах, на следующее утро жестоко поколачивали педиков. К тому же, жалуется он, по утрам в окне постоянно болтались выстиранные шелковые трусы.
Самым удобным было одно местечко, где он жил с проституткой по имени Люсьен. Заведение, в котором она работала, располагалось напротив, и Эрнест даже видел ее служебную кровать. Такая картина, по его словам, всегда действовала на него успокаивающе: глянул в окно и убедился — подружка при деле, трудится, а значит, за квартплату можно не переживать.
Далее дискуссия переходит на тему женщин, с которыми в то или иное время жил Эрнест. Составленный им список поражает, но потом выясняется, что он жульничает, занося в данную категорию каждую, в чьем обществе провел хотя бы десять минут.
— Черт побери! — говорит он, когда я ставлю под сомнение правомерность наличия в списке одной нашей знакомой. — Я же угощал ее обедом, так? И в тот вечер она спала в моей постели, так? Полный пансион. Если ты даешь им квартиру и стол, это уже считается совместным проживанием.
Его удивляет, что я никогда не спал ни с одной китаянкой. Я и сам удивлен не меньше. В Нью-Йорке столько китайских забегаловок, что уж с одной-то официанткой можно было познакомиться и поближе. Сам собой возникает расовый вопрос, и уж тут Эрнест готов дать профессиональную консультацию. В борделе никогда не бери японок или китаянок, предупреждает он. Да, они все побриты, помыты и надушены, но между ногами у них — череп с костями. Хватают первого попавшегося и — на тебе! СИФИЛИС! Причем не обычный, вялотекущий, а прогрессирующий, который сводит в могилу за шесть месяцев. Это тебе не простуда, так просто не отмахнешься. Особую, смертельную опасность для западной расы, настаивает Эрнест, представляет именно восточная разновидность болезни. На мой взгляд, такие утверждения — полная бредятина, но Эрнест убежден в своей правоте, и ему удается-таки запугать меня вполне достаточно, чтобы навеки отвратить от восточных красоток.
