Пожарные, изнемогая от хохота, путаются в шлангах, а из-за кулис доносится вопль режиссера «Скорее, суки!!! Скорее!!!! Убью всех на хуй!!!» Из оркестровой ямы слышен уже даже не смех, а какое-то бульканье. Дирижер, поддавшись всеобщему буйству, приплясывает на своей подставке и откровенно болеет за осла.
Наконец занавес закрывается. Половина зала возмущается, треть (старые девы) лежат в обмороке, остальные требуют открыть занавес, поскольку они, мол, заплатили деньги и имеют право все это досмотреть.
Все. На этом все и закончилось. На следующем представлении Дон Кихот и Санчо ходили пешком. Сколько голов полетело после этого злосчастного дня — неизвестно, да и не важно.
Как говорил потом Ираклий Андроников: «Можно посылать соболезнования цирку. Их лучшее представление прошло в "Mapиинском театре»» ...
«Саня, посылаю тебе две истории. Авторов, конечно, не знаю, но точно можно сказать, что один из них — баба.
Первая:
Внуки партизан
Есть у нас компания. За последние десять лет часть людей разъехалась по заграницам, но связи не теряем и, что важно, — по-прежнему все ходим в ПОХОДЫ. Как-то собралась Галина приехать в поход из Германии, да не одна — с другом Питером. Народ слегка застремался — кто он, да что он, да поход — дело серьезное, да условия грубые, да ну его европейца гигиеничного. Галина убеждала, что Питер — любитель экстрима, лазит по Азии, грязь в жизни видел. Взяли мы германца. Но искали случай приколоться к нему. В походе шел как все, да и трудно шли — не до приколов. И вот — путь домой. Дополнительный поезд, сортир в говно, опухший проводничок в майке, окна не открываются. В вагоне — в основном турики: «запахи тайги» и мощный жрач (все купили на станции). Вваливается группа: мужики, грязнее нас, в ошметках формы, почерневшие, худые и ОЧЕНЬ ГОЛОДНЫЕ. Но военные — чувствуется иерархия. Выяснилось — солдаты-перегонщики, возвращаются, денег и харчей — йок. Понятно, народ щедро делится. Один Питер в непонятках. Питер, измордованный грязью, — мне (общаемся по-английски):
— А это кто?
Я, сама, не ожидав, вдруг говорю ему:
— А это — внуки партизан.
Опа! И дальше, на голубом глазу, вдохновенно:
— Понимаешь, в войну, ну против Германии, многие партизаны уходили в леса и так далеко, что не знали об окончании войны. Продолжали жить в лесах, диверсии устраивали, девушек из деревень таскали... Дети заводились, они их как солдат воспитывали, женились между собой, с внешним миром не контачили. Видишь, они как бы в военное одеты, но тощие, дикие, грязные. Потихоньку их милиция вылавливала, но там места — ты сам видел... С детства помню — иногда в газетах писали — отыскалось, мол, партизанское семейство. Старики сейчас уж все умерли, а это — молодежь, их внуки-правнуки.
