Хотелось разодрать грудь и помочь руками: раздвинул-сдвинул, дыши. Поедай кислород.
Я впервые был в Италии, впервые был на Капри, наконец мог себе позволить на целую неделю отключить телефон и расслабить голову и тело – и впервые за несколько лет стал задыхаться.
Всё было объяснимо. Авиапрыжок из сухой Москвы во влажные субтропики, из русской зимы (ночью минус двадцать пять) в итальянскую зиму (днём на солнце плюс двадцать) – человеческое тело не проектировалось богом для таких финтов.
Однако я, привыкший к неудачам, и здесь усмотрел издёвку судьбы. Провести детство в мечтах о море – а ребёнок мечтает, как голодный ест: жадно и быстро, – добраться до моря – и захрипеть от удушья.
Прибыть на идеально обустроенную, комфортабельную скалу, в место с благодатнейшим, мягчайшим климатом, где даже апельсины не имеют косточек, – и свалиться в приступе астмы.
Нет, я не впервые видел море; я был в Греции, Турции, Португалии и Испании, в Крыму, на Каспии, на Балтике, – но ни разу не выезжал из Москвы зимой. А в этом феврале вдруг подумал: жабры жаждут! Хочу солёной воды, хочу прямо завтра сесть на камень и смотреть, как ветер срывает с волн белую пену.
Это был не каприз. В сорок два года надо или умереть, или начать жизнь заново. Я некоторое время сомневался, но выбрал второй вариант.
Может, я должен был умереть от бронхита в мои десять. Или погибнуть, в мои двадцать три, от удара неустановленным тупым предметом в лобную часть головы – как мой друг. Но не погиб, не умер, угрозы оказались не столь велики, катастрофы не столь ужасны, ни один криминальный нож не воткнулся в меня, ни одна чеченская пуля не попала, ни одна тюремная палочка Коха не захотела сожрать мои альвеолы, везде легко отделался, проскочил, сына вырастил, деньги заработал, – теперь, стало быть, имею право на мгновенное исполнение некоторых желаний.
Отсиделся. Легче не стало – но и хуже тоже не стало. Голова слегка кружилась: словно не курил двое суток и вот дорвался до сигареты.
Нехватка воздуха – это прежде всего дефицит кислорода в мозгу. Сильный приступ делает тебя идиотом; боишься умереть, ведь смерть – это безмыслие. Сосредоточенный на дыхании, неожиданно чувствуешь внутри себя далёкого хвостатого пращура, прыгавшего, вереща и суетясь, меж крон баобабов, и ещё более отдалённого предка, того самого, при жабрах.
Возможно, где-то здесь, в Средиземноморье, он впервые кое-как выполз на сушу. Потом два или три миллиона лет не мог решить, где ему лучше – в воде или вне её. Потом сделал выбор, отбросил хвост, встал на задние конечности, схватил камень, палку, выплавил медь и бронзу, превратил в раба ближнего; дальнейшее всем известно.
