Я установил особенные, интимные отношения с воздухом. Я ценил его, ясно?
Некоторые вещи нелегко объяснить. Одноногий может написать поэму о том, как прекрасно иметь две ноги, – но поймут ли её двуногие?
Астматик – даже самый тёмный – всегда немного философ. Он любит и уважает то, что другие даже не замечают.
Я научился бегать, плавать, играть в футбол и бить морды. Освоил лыжи и велосипед. Освоил медитацию и силовое дыхание «ибуки». Но воздуха не хватало.
Первый лучший друг Алискин очень сопереживал мне. Бродили вокруг деревни, по грязям и оврагам, по руинам скотных дворов. Сельская самогонная разруха конца семидесятых была кошмарна, но мы не переживали, мы жили в этом с младенчества. Когда я начинал задыхаться, Алискин страдал больше меня, деликатно отходил в сторону, и отворачивался, и сопровождал до дома. Впервые я увидел, что неравнодушный человек в присутствии тяжелобольного может стыдиться своего здоровья.
Я говорил, что считаю себя инвалидом, – друг возражал. Солидно бубнил: перестань, какой ты инвалид, всё будет нормально; найдёшь способ, вылечишься. Я молчал, думал: он не болеет, ему не понять.
Он был отменно здоров, он дышал за себя и за меня. Он начинал купаться и ходить босиком в начале мая; заканчивал в конце сентября. Да, мы все летом бегали босыми, это было круто. В десять лет уроженец рязанских краёв был обязан иметь коричневый загар и чёрные пятки.
Через восемь лет Алискин попал в Афганистан, воевал, имел ранения, выжил, был награждён, отслужил полных два года, демобилизовался, прилетел из Кабула в Душанбе – и там, на мирной территории, в столице социалистической республики Таджикистан, в аэропорту, в ожидании самолёта купил бутылку спирта: отпраздновать дембель. Спирт оказался ядовитым, Алискин умер.
Второму другу я уже ничего не сказал про свою астму. И третьему, и всем последующим. Не хотел вызывать в товарищах стыд. Тем более что друзья тоже не расхаживали здоровяками, не задевали плечами дверные косяки. У одного с детства была язва, его не взяли в армию, и парень очень переживал. Второй имел какую-то редкую форму гипертонии, кровь его слишком быстро текла по сосудам, стремительно их изнашивая; трагический мальчишка, он собирался умереть до тридцати – как герои фильма «На гребне волны», – но сильно опередил сам себя и был убит бандитами в Москве, в возрасте двадцати трёх лет.
Третий – старый и лучший товарищ – двадцать лет пил, лишился половины желудка, весил пятьдесят килограммов при росте в метр восемьдесят, потом зачастил в Амстердам, бросил пить и сделал себе татуировку «Всё проходит, и это тоже пройдёт».
