Прошло уже почти три года, как я в последний раз была в родном графстве. Тогда я то и дело курсировала взад-вперед, навещая мать. Самый мрачный период в моей жизни. Мама, до самого последнего года своей жизни пребывавшая в добром здравии, женщина крепкая и энергичная — в шестьдесят она еще бегала на марафонские дистанции, а в семьдесят продолжала плавать, — перенесла инсульт и в один момент потеряла не только контроль над половиной собственного тела, но и самостоятельность, независимость и вообще перестала быть личностью… и кончила тем, что оказалась в пропахшем мочой и антисептиками доме для престарелых.
Комплекс вины заставил меня часто ее навещать. Вины и страха. Мне с трудом удавалось подавлять этот ужас, который возникал от понимания того, что это именно то, к чему все мы в конце концов придем. У мамы по крайней мере были некоторые маленькие утешительные моменты — друзья и родственники, навещавшие ее. А вот я — женщина одинокая и бездетная, так что перспектива старости, физического и духовного угасания уже в тридцать три года страшно меня пугала.
В результате я руками и ногами цеплялась за Майкла- от жуткой безысходности, которая вынудила его скрываться от моих звонков поздно ночью и уезжать из города чаще, чем это было реально необходимо; подозреваю, что он был готов на все, лишь бы не слышать мои жалобы и не чувствовать мою боль. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, что мое поведение и его частые отлучки — и в географическом, и в эмоциональном смысле — имеют прямую связь; но даже после этого у меня не хватило мозгов увидеть наши взаимоотношения в реальном свете.
Когда поезд миновал Лискард с его симпатичной местной линией, что уходила в сторону, следуя всем изгибам речной долины, и вела через заросшие лесом холмы к морю и городку Лу, я припомнила, как Майкл сдался на мои приставания и приехал сюда вместе со мной на уик-энд. Его семья уже давно переехала из Сент-Остелла. С Корнуоллом его теперь ничто не связывало, если не считать скверных воспоминаний о школе и турпоходах на болота, как он сам мне заявил в самых что ни на есть решительных выражениях. Припоминаю, как Майкл — после того как я вся в слезах вернулась одна после посещения матери в ее богадельне — вдруг отправился на длительную прогулку, бросив меня в одиночестве в садике при отеле, и я не знала, вернется он или нет. Конечно, твердила я себе потом, мне было бы лучше одной, чем с таким слабым и эгоистичным человеком. Мысли еще долго оставались столь же унылыми и безысходными, как расстилающиеся вокруг болотистые пустоши, и я никак не могла сосредоточиться на обдумывании узора моего будущего настенного коврика, чтобы хоть как-то убить время.
