Тут господин Голядкин остановился и заметил, что он бросает свой известный, страшный, вызывающий взгляд на гравированный портрет шута Балакирева, висевший в его комнате над постелью. Балакирев же только зубы скалил, посматривая на господина Голядкина. В смущенье огляделся кругом наш герой и тут только увидел, что уже давным-давно воротился в свою комнату, чего было сначала совсем не заметил, углубясь в свои рассуждения… Плюнув с досады, господин Голядкин сбросил с себя шинель и всё прочее, ненужное в комнате, сел за стол, схватил перо и, много не медля, настрочил два нижеследующие послания — одно Вахрамееву, а другое неблагородному господину Голядкину-младшему. Письмо к Вахрамееву было следующего содержания:
«Милостивый государь мой,
Нестор Игнатьевич!
Сохранив в неприкосновенности и целости благородство души, неразвращенное сердце и спокойную совесть (истинное богатство и счастие всякого смертного!), принужден я, милостивый государь мой, вторично и не ожидая вашего ответа на вчерашнее письмо мое, объясниться с вами и окончательно сказать теперь мое последнее слово. Стыжусь вчерашнего письма моего, ибо в невинности моей и моем простосердечии — качествах, заключающих в себе настоящие признаки истинно благородного основания, получаемого преимущественно воспитанием (чем так ложно и нагло гордятся некоторые фальшивые и во всяком случае бесполезные люди), — в невинности моей и простосердечии моем, повторяю, говорил я с вами, милостивый мой государь, в последнем письме моем языком не ухищрений и не подпольных скрытных козней, но открытым, благородным, внушенным мне истинным убеждением в чистоте моей совести и в презрении, питаемом мною к отвратительному и во всех отношениях сожаления достойному лицемерству. Переменяю язык и вместе с тем убедительнейше прошу вас, милостивый мой государь, считать вчерашнее воровски приобретенное Петрушкою письмо мое к вам как бы не полученным вами, как бы не существовавшим вовсе или, если невозможно всё это, то по крайней мере умоляю вас, милостивый мой государь, читать его совершенно наоборот, в обратном смысле, то есть нарочито толкуя смысл речей моих в совершенно им обратную сторону. Ибо я не только не желаю теперь свидания с известною вам особою женского пола, но вполне отвергаю, ради собственной, личной и интереса моего безопасности, даже какие-либо отдаленнейшие и невиннейшие с нею сношения. Отвергал же сию особу и чуждался ее и тогда, когда, без всякого с моей стороны повода к нарушению приличий, жил я, в сообществе вашем и других, сердцу моему навеки милых людей, в квартире этой особы, пользуясь ее столом и прислугою. Так же точно намерен я чуждаться ее и теперь, когда известился из писанного вами от ** сего месяца письма о незаконном и во всяком случае бесчестном для особы благонадежного воспитания приобретении фунта сахара, в виде кусков, чрез вора Петрушку, чему даже рад; ибо имею теперь в руках письменный и подлинный документ о фальшивых ее добродетелях. Наконец, и надеюсь, что вы, в прямоте вашего истинно откровенного характера, вполне согласитесь, что подкуп Петрушки, переманка его к себе в услужение и подсовывание с вашей, милостивый мой государь, стороны Евстафия как способного, по вашим хитрым словам, к услужению холостому и благонравного поведения молодому человеку, — а между тем негодяя, какого даже и свет не производил до сих пор, — говорит в мою пользу даже более, чем следует. Верьте, милостивый мой государь (если еще не удалось вам доселе увериться), что на всё в свете существует расправа и что над нашим братом существует также начальство. Лживых же писем моих к сей особе, как несправедливо уверяете вы, милостивый государь, в вашем письме, не существовало никогда, и, следовательно, документов против меня никаких не имеется. Известному же постыдному своим направлением и вместе с тем несчастному лицу, играющему теперь жалкую и, кроме того, опасную роль подставного и самозванца, скажите, что, во-первых, 1)
