— Чё искать-то, — согласился один.
— Нечего искать-то, — согласился второй.
— Ну что там у тебя с колесом? — спросил Межеумович водителя.
— Да так доедем. Тут два шага всего. Колес не напасешься!
— Поехали, товарищи тунеядцы, — предложил Межеумович и, подождав, когда мы разместимся на боковых сидениях, втиснулся сам и захлопнул дверь.
Машина шла в присядку, но, не торопясь, как на исходе пьянки, когда уже и сил-то плясать нету, а надо.
— Что это ты, дорогой, взбрендил? — спросила Каллипига Межеумовича, старательно отодвигавшегося от нее в угол.
— Разнарядка, товарищ Каллипига. Ничего не попишешь.
— А если сам Агатий узнает?
— Вы, товарищ Каллипига, поможете. Уж заступитесь, если что…
— Видать, снова эра развитого социализма наступила, — сам себе сказал Сократ. — Непримиримая борьба с пьянством и алкоголизмом.
— И наступила! — с вызовом дохнул на нас перегаром Межеумович.
Ехали мы недолго. Возле участка толпилось еще несколько машин и повозок. Когда мы вылезли, Каллипига начала здороваться с другими доставленными сюда тунеядцами и проститутками.
— Привет, Иммануил! — кричала она. — Радуйся, Цицерон! И ты здесь, Аспазия?! — А нам объясняла: — Иммануил-то пьет только с четырех до одиннадцати. А вот Цицерон начал в сортире запираться и пить в одиночку. Ну, а Аспазия то лечится, то снова за дело принимается.
Похоже, Каллипигу здесь все знали, и работники “трезвильни”, и вновь прибывшие.
Нас сначала записали в какую-то огромную книгу, потом повели по заплеванному коридору затолкали в комнату с нарами в три этажа. Похоже было немного на триклиний, только попроще.
Сократ сразу же взобрался на самую верхотуру, приговаривая:
— Вдруг очередь не дойдет или клистирных трубок не хватит.
Каллипига — на вторую. А мне снова досталась самая нижняя и, как я сообразил, самая невыгодная, ближайшая к двери. С меня и начнут, подумал я и воспротивился в душе. Не хотел я, чтобы мне в задницу втыкали трубку на глазах прекрасной Каллипиги. Ну, вот не хотел и все! Никогда еще в жизни мое нехотение не было так велико.
В комнату втащили несколько табуреток. Вошли трое милиционеров, начальник “трезвильни” и медсестра в белом когда-то халате.
Сейчас начнется! Нет, не хотел я этого! Не хоте-е-ел!
Какое-то замешательство почувствовалось вдруг среди работников “трезвильни”. Забегали они все вдруг, засуетились, даже расстроились душевно, как мне показалось. А в комнату вдруг вошел сам славный Агатий.
Кто остолбенел с перепугу, а кто и попадал с нар и табуреток. Только Каллипига радостным вихрем сорвалась со своих нар и полностью бросилась на шею хронофилу.
