Через три дня после условленного срока штурма Сарос с большим сопровождением влетел в лагерь Лехрафса и, спешившись, самым обычным ором вызвал царя халан к себе. Укорив за разброд в армии, за то, что халаны шепчутся всяк сам по себе, подозвал красноречивым жестом сразу всех, что были вокруг, степняков, повернулся негодующе спиной к Лехрафсу и хрипло, с надрывом, сильно злясь, выдал план предстоящих действий. Он настаивал отнестись и к своему царю, и к пришлым союзникам как к друзьям: ведь бог — громовержец и судья — никогда не карает крепких духом и ниспосылает неудачу лишь увиливающим от боя хитрецам!..
Не очень-то поняли халаны иноземца — больше смотрели на Лехрафса. И тот во всеуслышание объявил готам, что халаны — люди вольные, чем немало уважил всех своих вояк...
Сарос подступил решительно и горячечно к царю, приблизил к нему своё лицо и тихо произнёс: «Твой отец просил моего дядю прийти на помощь! Дядя умер — пришёл я! Встречай, брат! — Надсаженным голосом прорычал далее, повернув к толпе безумные и потерявшие цвет глаза. — Гони всех, кто подл и лукав! А завтра, коль останется при тебе даже один человек, склонюсь перед тобой прилюдно и пойдём в бой!»
Сарос был искренен, но сильное возбуждение его халаны восприняли как упрёк и надменный вызов. Стоявшие рядом степняки выкрикивали гордые фразы, спрашивали у царя, почему сносит он такой тон по отношению к себе?
Сарос отъехал, выбравшись из окружения окаменевших, понурых гвардейцев и отворотив к далёкому горизонту полное непонимания и ярости побелевшее лицо. Готы переглядывались меж собой, но с мест не сходили — следили за халанами.
Не в обыкновении Лехрафса было в трудную минуту слушать совета. Ведь разрозненная система всяких-разных халанских племён подчинялась его воле, его поведением усмирялась или, наоборот, возбуждалась... Лехрафс не обернулся к своим, не отъехал на плешь, где недавно дислоцировалось его могучее войско: храня царственность осанки, мимо готов поехал он к побережью. Встав на береговой уступ, осматривал чужие корабли.
Чуток времени спустя позади него сгруппировались верные ему халаны. Подняв руку — это был всем знак внимания — сделал выжидательную паузу. «Посмотри, Гуды, — обратился он только к одному человеку — тому самому переговорщику невысокого роста, — носы их лодок изваяны в виде голов и грудей прелестных женщин, а вон те — в виде драконов... И на наших стягах тоже алые тамги с драконами! Ведь не глупцы же наши отцы, что испрашивали содействия этих северных людей?!»
