– Крэйг, что с тобой?
– Секундочку, – говорю я.
Я проиграл.
Сдерживая желудочные спазмы, я выбегаю из-за стола.
– Что ты пытался сделать, солдат?
– Я пытался поесть, сэр!
– Чем все закончилось?
– Я снова думал о всяком дерьме, сэр!
– О чем же ты думал, солдат?
– О том, что мамина собака хочет жить больше, чем я.
– Ты думаешь о враге, солдат?
– Не думаю, сэр.
– Ты знаешь хотя бы, кто твой враг?
– Наверное… это я сам?
– Да, солдат!
– Я должен вести битву с собой.
– Ты прав, солдат, но сейчас ты бежишь в ванную блевать! Трудно сражаться, когда блюешь!
Я вваливаюсь в ванную, выключаю свет, закрываю дверь. Самое ужасное, что мне это нравится, ведь я знаю, что, как только все закончится, я сразу согреюсь, и тепло разольется по всему телу, пережившему такие муки. Я сгибаюсь над унитазом в полной темноте – я и так знаю, где он, – мой желудок снова содрогается и выплескивает свое содержимое вверх, а я со стоном выпускаю еду из себя. Слышу, как всхлипывает мама, а папа что-то бормочет, наверное, утешает ее. Я дергаю рукоятку смыва, несколько раз спускаю воду и снова наполняю бачок. Когда все закончится, я пойду спать и не буду делать никакую домашку, сегодня у меня нет на это сил.
И вот стою я там и думаю: «Сдвиг наступит. Должен наступить. Потому что если жить как сейчас, то умрешь».
