На мгновение Альфи показалось, что он случайно открыл глаза и снова не сумел отдать восприятие магии. Но нет. Сейчас он будто смотрел сквозь заклинание, тянущееся от его ладони к стене. У него получилось! Чары влились в замочную скважину, и внутри Альфи разглядел изгибы и выступы замка. Он пришел в такой восторг от обретения этого нового уровня слияния с магией, что утратил сосредоточенность на чарах, и видение начало расплываться. Не отвлекаясь больше, принц медленно придал своему заклинанию форму, подходящую каждой прорези в пластинах замка. Пот стекал по его вискам. Наконец Альфи повернул руку вправо – и заклинание повиновалось. Он почувствовал, как замок поддался.
Когда он открыл глаза, цветные кирпичики дрогнули, расступаясь. На месте, где когда-то был замок, открылся проход из сияющей свободной магии.
Не задумываясь, Альфи рванулся вперед. Прошел сквозь сотканную из магии завесу яркого света – и очутился во тьме.
Знакомый узор расцвеченной магии и сияние магии свободной – все исчезло. Тут находилось что-то совершенно другое. Тьма. Невиданная им прежде тьма.
Он шел, но тут не было опоры. Не было цвета. Не было звуков. Только чернота. И хотя при взаимодействии с магией Альфи всегда ощущал хоть искорку тепла, тут в тело въедался холод, будто его костный мозг подернулся коркой льда. Юноша погрузился во тьму еще глубже, и волоски на его руках встали дыбом. А затем раздался чей-то голос, звучный, бархатный:
«Что привело тебя сюда, mi hijo[46]?»
Будто множество голосов переплелись в единый узор, ветвясь, отпочковываясь друг от друга. Рот во рту во рту. Завитки дыма свернулись перед принцем, словно оценивая его. Дымные отростки туго обвивали друг друга, будто что-то ограничивало их, хотя Альфи стоял в бесконечной темноте. Принц сглотнул. Он говорил на языке магии. Но магия ни разу не отвечала ему. Она взаимодействовала с человеком иначе. Чтобы понять устремления магии в тишине взаимосвязи с ней, брухо требовались годы обучения. Но у этой магии был собственный голос. Как странно. Он никогда не сталкивался ни с чем подобным.
А удивительнее всего был цвет этой магии – чернильно-черный. Беспредельно черный. Всю жизнь Альфи говорили, что магия не бывает белой или черной. Абсолютно доброй или абсолютно злой. Существуют лишь мириады оттенков. Но перед ним было опровержение всех этих теорий. Эта магия была черней воронова крыла, темней чернил, разлитых по белоснежному свитку. Это было невозможно. Это вселяло ужас. Но принцу было все равно. Сейчас он не мог думать об этом. Сейчас, когда Лука умирал.
