Прежде чем отпустить ее, глава Ла Фамилиа дала ей карту замка и сказала, как проникнуть в тайные дворцовые ходы.
«Почему ты мне это рассказываешь?» – спросила ее тогда Финн, недоверчиво щурясь.
«Мне нужен плащ-невидимка, Воровка Лиц. И у меня нет ни малейшего шанса заполучить его, если ты не сможешь пробраться по дворцу никем не замеченной. Найди рычаг, спрятанный в стене. Так ты попадешь в тайный ход».
Финн вытащила из-под рубашки карту дворца. На бумаге остались пятна очень дорогого маринада, но по карте все еще можно было ориентироваться.
В поисках рычага воровка обшарила все стены за каждой банкой специй, но нащупывала только шероховатые камни. Затем она подошла к стене рядом с дверью кладовой. В этот момент снаружи послышались шаги, и Финн вжалась в стену, надеясь, что в укрытии за дверью ее не увидят. Кто-то вошел в кладовую, невнятно бормоча, позвенел банками с пряностями и ушел.
Чуть не попалась! Нужно найти тайный ход, иначе она застрянет здесь, пока ее не обнаружат. И тут Финн увидела рычаг. Едва заметная за банкой маринованного чеснока, из стены торчала фигурка размером с мизинец – птица с расправленными крыльями.
Воровка повернула птицу против часовой стрелки. Послышался щелчок. Уставленные специями полки отъехали в сторону, и в стене открылся проход. Финн поспешно устремилась туда, а затем толкнула плечом тяжелую каменную стену, чтобы закрыть проем.
Ей это удалось! Девушка прислонилась спиной к стене, вздохнув с облегчением. В темноте она провела кончиками пальцев по камням, пытаясь нащупать факел. Коль заверила ее, что они тут будут. Так и оказалось. Чиркнув принесенным огнивом, воровка зажгла факел, и в темный узкий коридор хлынул яркий свет.
Теперь осталось только найти плащ-невидимку, взять его и выйти через главные ворота замка.
– Легкотня! – сказала Финн.
Впрочем, она в это не верила.
Стоя на балконе спальни, Альфи смотрел, как над землей мигают светлячки. Вскоре придет зима, и холод прогонит их прочь до весны. В Касталлане не бывало таких морозов, как в Уппскале, царстве зимы, где дыхание паром слетало с губ. И все же тут холодало, и аристократки сменяли блестящие кружевные накидки на плотные плащи.
«Всему свое время», – когда-то сказал ему отец. Означало ли это, что и время его траура подойдет к концу? Опадет ли скорбь с его души, как опадают лепестки цветов при приближении зимы? При мысли об этом Альфи стиснул зубы. Нет, его скорбь – как эти светлячки. Иногда она скрывается из виду, но всегда проявится снова. Настойчивая, незатухающая.
