Генерал положил трубку.
— Вы можете добиться больших успехов и на работе в наших органах. Подполковнику Чередниченко нужны такие люди, как вы. Условия в Закарпатской Украине вам хорошо известны… Влияние капитализма там пустило глубокие корни… Советую вам быть беспощадным ко всем врагам советской власти… если нужно будет, то и к родному отцу… Можете идти.
Я поспешно поблагодарил генерала и вышел из кабинета. Капитан Черный проводил меня недовольным взглядом.
В 12 часов меня вызвали к подполковнику Душнику.
— Как вы смеете поступать подобным образом? Вашим непосредственным начальником является майор Гречин и вам надлежало обратиться к нему.
Душник повышал голос. Брызги слюны падали на разложенные на письменном столе папки. «Черт с тобой! ругайся, как хочешь и сколько хочешь», — думал я.
— Если бы вы были кадровым офицером, а не переводчиком, я бы отдал вас под суд! Я никогда не ожидал от вас такого… Это черт знает что! Оставьте мне ваш домашний адрес…
Я написал на обрывке бумаги свой мукачевский адрес…
Хочется кричать «ура», но лучше пока не надо. Не сглазить бы преждевременной радостью…
20 июля
Через три часа уезжаю.
Я никогда не думал, что надо затратить столько энергии, чтобы уйти из Управления. С утра бегаю по всем отделам и собираю подписи. Комендант, начфин, заведующий библиотекой, заведующий складами, заведующий оружием, начальник отдела кадров, начальник второго отдела — все они должны были подписаться, что я им ничего не должен.
Проклятое учреждение! Вот, скажем, финотдел находится у черта на куличках. Разыскивая его, я часто видел на угловых домах надписи: «Хозяйство Ковальчука» и стрелку, показывающую направление в это хозяйство. Надписи, как надписи. Скромные, ничего не говорящие. Подобными надписями разукрашены тысячи городских домов Европы, где побывало наше управление.
Посторонний человек прочтет — «хозяйство Ковальчука», и пройдет мимо. Я же читал эти надписи, содрогаясь… А какие они скромные на вид!
27 июля
В Хусте я снял форму и надел гражданский костюм.
И. В., член нашей карпатской компартии, с десятилетним стажем, встретил меня как-то вяло.
— Как ты думаешь, к чему все это приведет?
— К коммунизму…
— Нет, это черт знает, что такое. Свободы — никакой, жизни — никакой. Я, Никола, зря подставлял спину под нагайки чешских полицейских. Зря, ей Богу, зря. Во времена господства Чехословакии была свобода и была жизнь. Плохо жил только тот, кто не хотел работать… Теперь же работаешь… эх, что и говорить, промахнулись мы.
